Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 2

Год еще раз сменился новым. Срок скорби по ушедшей Государыне подошел к концу, и все сняли темные одеяния, поэтому в день Смены одежд яркость нарядов особенно радовала взоры, а уж когда приблизился праздник Камо и установились теплые, ясные дни, от прежнего уныния не осталось и следа. Только бывшая жрица Камо по-прежнему была печальна и задумчива. Ее молодые прислужницы, с волнением прислушиваясь к шелесту листьев кассии в саду[1], вспоминали былые дни. Как-то принесли письмо от министра:

«Наверное, в этом году Вы проведете день Священного омовения, предаваясь тихим раздумьям. И сегодня…

Ведал ли я,
Что, снова на берег нахлынув,
Волны речные
На этот раз унесут
Твое темное платье скорби…»

Сложенный официально[2] листок лиловой бумаги был прикреплен к ветке глицинии. Присланное как раз вовремя, письмо Гэндзи тронуло сердце жрицы, и она не стала медлить с ответом:

«Словно только вчера
Это темное платье надела,
И уже наступил
Омовения день. Мир наш, право,
Так изменчив – то омут, то мель… (190)

О да, зыбко…»

Вот и все, что она написала, но Гэндзи, как обычно, долго не мог отложить ее письма. Когда подошел к концу срок скорби, он позаботился о том, чтобы обеспечить ее новыми нарядами, и они заполнили покои Сэндзи так, что и места свободного не оставалось. Жрица была недовольна и не скрывала этого. Она не задумываясь отправила бы дары обратно, будь при них послание, содержащее двусмысленные намеки, однако в письме Гэндзи не оказалось ничего предосудительного, и она совсем растерялась, не зная, как лучше объяснить ему… Ее положение осложнялось еще и тем, что внимание с его стороны не было чем-то из ряда вон выходящим, в последние годы он оказывал ей услуги подобного рода во всех случаях, когда то допускалось приличиями.

Гэндзи весьма часто писал и к Пятой принцессе, что ее чрезвычайно трогало.

– Кажется, еще вчера он был ребенком, и вот перед нами муж в полном расцвете лет, своими попечениями скрашивающий мое унылое существование. Необыкновенная красота соединяется в нем с превосходными душевными качествами. Право же, равного ему нет в мире, – расхваливала она его, и молодые дамы смеялись. А встретившись с бывшей жрицей, Пятая принцесса сказала:

– Господин министр весьма с вами любезен. Но я не вижу в этом ничего дурного, он давно питает к вам нежные чувства. Помнится, покойный принц часто сетовал на то, что разошлись линии ваших судеб и министр не стал ему зятем. Он не раз жаловался мне на ваш своевольный нрав, который помешал ему осуществить задуманное. Пока жива была дочь ушедшего Великого министра, я из жалости к Третьей принцессе не хотела становиться посредницей. Но теперь этой благородной особы, с которой связывали его столь прочные узы, уже нет. Так что же мешает вам выполнить желание покойного отца? Тем более что министр снова начал проявлять к вам внимание… В этом видится мне знак связанности ваших судеб.

Раздосадованная увещеваниями этой старомодной особы, жрица ответила:

– Отец всегда считал меня своенравной, и такой я была вплоть до сего дня. Так неужели я изменю себе, склонившись перед обстоятельствами?

Разговор был ей явно неприятен, и Пятая принцесса отказалась от мысли ее убедить.

Зная, что обитатели дворца Момодзоно, как высшие, так и низшие, были на стороне Гэндзи, жрица жила в постоянной тревоге. Однако сам Гэндзи, сделав все, что было в его силах, дабы уверить ее в искренности и глубине своих чувств, не предпринимал больше ничего, что могло бы показаться ей оскорбительным, и терпеливо ждал: «Быть может, когда-нибудь…»

В последнее время он был занят подготовкой к церемонии Покрытия главы молодого господина из дома ушедшего Великого министра. Сначала он намеревался провести ее в доме на Второй линии, но потом передумал, скорее всего из жалости к старой госпоже Оомия, которая – что вполне естественно – тоже не хотела оставаться в стороне.

Дядья мальчика с материнской стороны – а все они, начиная с господина Удайсё, были теперь важными сановниками и пользовались большим влиянием при дворе – отнеслись к приготовлениям с чрезвычайным вниманием, каждый старался превзойти остальных в щедрости. Мир пришел в волнение, люди только и говорили что о предстоящей церемонии.

Гэндзи предполагал присвоить сыну Четвертый ранг, но неожиданно для всех изменил свое решение. «Мальчик еще мал, – думал он. – Есть что-то слишком заурядное в столь раннем возвышении, особенно теперь, когда мир полностью подчиняется моим желаниям…» И, к досаде и возмущению госпожи Оомия, мальчик возвратился к своим придворным обязанностям в зеленом платье[3]. Встретившись с министром, старая госпожа сразу же заговорила об этом.