Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 2

Гэндзи, ничего не ведавший о замысле старика, недоумевал, не понимая, почему женщина так упорно отказывается переехать в столицу. Он боялся, что имя его дочери окажется навсегда связанным с диким побережьем Акаси – обстоятельство, которое могло иметь губительные последствия для ее будущего.

Но тут как раз закончили перестройку дома, и Вступивший на Путь сообщил Гэндзи: «Вот, дескать, вспомнил случайно о существовании такого жилища…»

Разумеется, Гэндзи сразу понял, что мысль о собственном доме возникла не случайно: видимо, женщина боялась затеряться среди прочих дам, живущих под его покровительством. «Что ж, вполне достойное решение», – подумал он и отправил в Ои Корэмицу, неизменного помощника своего в таких делах, поручив ему позаботиться о том, чтобы все было устроено надлежащим образом.

– Место прекрасное, есть даже некоторое сходство с морским побережьем, – доложил Корэмицу, вернувшись, и Гэндзи успокоился: «Что ж, может, это и к лучшему».

Храм, который по его распоряжению строили в горах, чуть южнее Дайкакудзи[2], производил прекрасное впечатление, а Павильон у водопада[3] был не хуже, чем в самом Дайкакудзи.

Усадьба, предназначавшаяся для женщины из Акаси, стояла на берегу реки. Редкой красоты сосны окружали главное здание, строгое и простое, отмеченное особым очарованием сельского жилища. Обо всем, вплоть до внутреннего убранства, позаботился министр.

И вот наконец он тайно отправил в Акаси самых преданных своих слуг.

«Увы, пора…» – вздыхала женщина, понимая, что разлука с Акаси неизбежна. Ей было грустно покидать этот дикий берег, где она прожила столько лет, не хотелось оставлять отца одного. Мысли одна другой тягостнее теснились в ее голове.

«Неужели рождена я для того лишь, чтобы вечно предаваться печали?» – думала она, мучительно завидуя тем, на кого не упала роса его любви.

Могли ли старые родители не радоваться счастью дочери, увидав, сколь пышную свиту прислал за ней Гэндзи? Наконец-то исполнялись их заветные чаяния, и когда б не омрачала радости мысль о близкой разлуке… Вступивший на Путь, в старческой расслабленности пребывая, и днем и ночью повторял: «Неужели никогда больше не увижу нашей малютки?» И кроме этого, от него нельзя было добиться ни слова. С жалостью глядела на него супруга. Они давно уже не жили под одним кровом, и, решись она остаться здесь, в Акаси, ей совершенно не на кого было бы положиться. И все же… Люди, соединенные случайно и не успевшие сказать один другому даже нескольких слов, и те, словно «сроднившись давно» (160), печалятся, когда приходит разлука. Чем же измерить горе супругов, проживших рядом долгие годы? Разумеется, своенравный старик никогда не был для нее надежной опорой, но, примирившись со своей участью, она вовсе не собиралась оставлять его теперь, когда к концу приближался ей отмеренный срок (161), и полагала, что это побережье будет ее последним прибежищем. И вот приходилось расставаться…

Молодые дамы, которым давно уже наскучила здешняя жизнь, радовались отъезду, но иногда взоры их обращались невольно к прекрасной морской глади. «А ведь мы никогда больше не вернемся сюда…» – думали они, и слезы, смешиваясь с брызгами набегающих волн, увлажняли их рукава.

Стояла осень, пора, всегда располагающая к унынию. На рассвете того дня, на который был намечен отъезд, дул прохладный осенний ветер, назойливо звенели насекомые. Женщина сидела, любуясь морем, а Вступивший на Путь, встав сегодня ко второй ночной службе гораздо раньше обыкновенного, читал молитвы, то и дело всхлипывая. Никто не мог сдержать слез, хотя они и считаются в такой день дурным предзнаменованием.

Девочка была необычайно хороша собой – словно тот самый драгоценный нефрит, излучавший сияние в ночи[4]. До сих пор старик не отпускал ее от себя, да и она успела к нему привязаться. Разумеется, он понимал, что монах не должен питать в своем сердце такие чувства, но, увы, он и часа не мог прожить без нее…

– В миг разлуки молюсь,
Чтобы жизненный путь для тебя
Всегда был удачен.
Но под силу ли старику
Удержаться сегодня от слез?

О, как это дурно! – сказал он, старательно вытирая глаза.

– Вместе с тобой
Покидали когда-то столицу,
А теперь я одна
Возвращаюсь. Придется ли мне
Блуждать по знакомым тропинкам? (162) -

ответила монахиня.

Никто не удивился, увидав, что она плачет. Сколько же долгих лет легло на их плечи с того дня, как обменялись они супружеским обетом!

И вот, имея столь неверный источник надежд, возвращается она в давно покинутый мир. Не тщетно ли? А молодая госпожа сложила:

Впереди – дальний путь.
Не знаю, когда мы с тобою
Встретимся вновь?
Нам неведомы сроки, и все же
В сердце надежда живет…