Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 1

Генерал был Канэмаса, которого когда-то звали Молодым господином, а брат его, который был тогда помощником военачальника Императорского эскорта, стал теперь правым министром.

На обратном пути генерал был печален. Дома он оставался погруженным в свои мысли. Он не пошёл на женскую половину и думал лишь о том, как бы снова увидеть своего сына. Успокоиться он никак не мог. Он начал прикидывать, куда бы можно было поместить мать с сыном. В его усадьбе на Первом проспекте было немало просторных помещений, но с Канэмаса там проживало множество женщин: его первая жена, которая была третьей дочерью отрёкшегося от престола императора, дочери принцев и сановников[144], большое количество прислуживающих дам, и генерал подумал: «Здесь слишком шумно, сюда их поместить нельзя».

На Третьем проспекте, около канала Хорикава, у Канэмаса был большой дом, который он предназначал передать дочери, когда она поступит на службу во дворец наследника престола. Дом был уже давно выстроен и полностью обставлен. «Вот туда-то их и надо пригласить», — подумал генерал.

За три дня дом был совершенно убран. Генерал решил отправиться в горы в сопровождении только двух беспредельно преданных ему людей. Для матери он приготовил платье, штаны, накидку, шаровары[145], а для сына — шёлковые шаровары, охотничий костюм из белого полотна, окрашенного травами[146], нижнее платье и штаны — и сложил всё в мешок. В другой мешок он положил сушёной снеди. Не предупредив никого о своём отъезде, генерал пустился в путь. Он перевалил через страшные кручи и подъехал к дуплистому дереву.

Генерал кашлянул.

Подросток, увидев его, сказал матери:

— Опять пришёл тот господин.

— Что же делать? — забеспокоилась она. — Кто он? Как странно, что он опять появился!

— На этот раз он пришёл сюда ради нас, — сказал сын. — Мы не можем прятаться от него.

Он вышел навстречу гостю.

— Вы не поймёте того, что я хочу сказать, — сказал генерал. — Я хочу поговорить с вашей матерью.

Мальчик передал ей эти слова. «Может быть, это тот самый господин, который исчез когда-то? — подумала она. — Как он мог узнать обо мне?»

Женщина не вышла из дупла. Генерал вошёл к ней и сказал:

— Ещё в прошлый раз я хотел открыться тебе, но боялся, что время не пришло для подобного разговора и ты не станешь слушать меня, поэтому не сказал ничего. Это я посетил тебя в твоём доме на пути в храм Камо. Как я и говорил, тогда меня везде разыскивали, родители мои были в большой тревоге, и когда я вернулся домой, они меня больше ни на шаг от себя не отпускали. «Он что-то замышляет. Не выпускать его из дома!» — распорядились они. Если я отлучался из дома, они сразу посылали кого-нибудь следить за мной. Я всё время стремился к тебе, но даже письма послать не мог: ведь кроме меня никто не знал, где ты живёшь. Когда скончался мой батюшка, я пришёл туда, где ты жила, но сад зарос как дикая чаща и не было ни души, некого было расспросить. Всё это время меня терзали мысли о тебе, но отыскать тебя я не мог. Вот как это было, — плача, рассказал он.

От волнения дочь Тосикагэ не могла произнести ни слова, но вовсе не ответить было бы неучтиво, она приблизилась к занавеске из мха и произнесла, горько плача:

— Всё это было так давно! Я слушаю вас, но мне самой всё это ясно не вспоминается. Кажется мне, будто видела я что-то во сне. После пустых клятв родился сын, жить стало ещё труднее. Я думала: «Если бы найти такое место, где бы нас никто не видел!» В конце концов мы удалились сюда от мира. И хоть я тогда считала, что дошла до крайности в своём бедственном положении, сейчас мне ещё хуже.

— Отныне не надо об этом беспокоиться, — сказал генерал. — Если бы я нашёл тебя живущей, как обыкновенные люди, в прекрасном доме, прежние чувства мои к тебе не изменились бы, но мне стало бы грустно. Однако видя, что ты совершенно отказалась от мира и поселилась в этом дупле, я чувствую, что любовь моя становится ещё глубже. Но так или иначе, я пришёл, чтобы взять вас с собой. Я приготовил для вас дом, не хуже этого дупла. Туда редко кто-нибудь заглядывает, и мы спокойно там поговорим.

— Я вам очень благодарна за великодушное предложение, но сейчас, когда я уже удалилась от мира, мне было бы стыдно менять решение и возвращаться к суетной жизни. Но если бы вы взяли с собой сына и воспитали его как нужно, я была бы спокойна за его будущее и с радостью вступила бы на путь служения Будде, — твёрдо ответила она.

— Ты не можешь думать иначе, — сказал генерал, — но нашему сыну всего лишь тринадцать лет, и хотя он ростом высок, душою прям, умён, в мире его ждёт много трудностей. Я могу взять его в столицу и обеспечить ему службу во дворце государя, но кто будет заботиться о нём? В нашем мире тот, у кого нет матери, — погибший человек. Много лет назад единственного сына министра Тикагэ оклеветала мачеха, и он исчез — до сих пор о нём ни слуху, ни духу[147]. Ты перебралась сюда ради сына, не бросай же его и теперь, переезжай с ним в столицу.

Она всё ещё не соглашалась, и генерал продолжал убеждать её: