Повесть о детстве (Художник Р. Гершаник)

Очень приятно было думать об этом и рисовать себе картины встречи, первые слова и движения. Что, например, сделает бабушка? Что скажет дед? Одно казалось Семе совершенно обязательным: как только приедет отец, они пойдут вместе гулять. Без этого нельзя. Пусть все видят, что это не выдумка, что у Семы правда есть живой, настоящий отец! И все будут подходить, и будут отзывать Сему в сторону, и будут просить познакомить с отцом. А когда отец начнет говорить, вокруг соберутся люди, начнут прислушиваться к его словам, и только Сема будет себе спокойно прохаживаться — все это он уже знает, лично ему отец это раньше рассказывал.

Сема мечтал о встрече, но каждый день обманывал его. Одно время Старый Нос приставал к Лурии с вопросами. «Как вы думаете, — говорил он, — когда вернется папа?» Теперь уж он стеснялся спрашивать. Ему казалось, что Лурия смущенно отводит глаза в сторону, будто что-то знает и не может сказать.

Однажды на взмыленном коне в местечко въехал солдат. Он спешился возле красного ряда, вытер фуражкой вспотевшее лицо и попросил пить. Ему поднесли ведро. Он поднял ведро над собой и начал пить большими, крупными глотками, и вода стекала по подбородку вниз, и на гимнастерке его появились широкие темные пятна. Люди окружили его, и Сема тоже был среди них. Все ждали, что скажет солдат, а он все пил, и люди почтительно молчали. Солдат был очень маленького роста, и поэтому все удивились, когда он заговорил густым, охрипшим басом.

— Так что, — сказал он, — еду до дому, а войне дали чистую. В Питере и в Москве теперь совдепы. Большевики взяли власть, войне конец, земля наша. Ленин постарался! — засмеялся солдат. — И, как ни верти, обратно ходу не будет! А что гайдамаки пылят, — он указал в сторону города, — это ничего! Теперь мы секрет понимаем: что к чему.

Он легко вскочил на коня и, помахав фуражкой, исчез. Сема стоял в растерянности. Что это? Хорошо или плохо то, что говорил солдат? И что значит — обратного ходу не будет? Куда ходу?

Он оглянулся и увидел возле себя Шеру.

— Слышала? — спросил он ее.

— Гайдамаки пылят, — ответила Шера, — ты понимаешь? Иди домой! Мы с папой придем к вам.

— Почему? — удивился Сема.

— А кто у вас есть? Дедушка в постели? А вдруг что-нибудь? Иди! — повторила Шера. — И закрой ставни.

Сема, не отвечая, пошел домой. И лишь теперь он заметил, что улица опустела и в местечке стало тихо, как ночью. У лавки Гозмана приказчик торопливо опускал железные шторы. «Черт принес этого солдата, — подумал Сема. — Жили спокойно, так нет!»

Бабушка выбежала ему навстречу с испуганным криком:

— Что ты плетешься? Иди скорей!

Он вошел в дом и плотно закрыл двери.

— Подними крючок, — сказала бабушка, с тревогой глядя на дверь, — теперь просунь сюда палку!.. Так. Теперь пойди проверь ставни.

Сема с удивлением смотрел на бабушку.

— Что ты смотришь? — рассердилась она. — Стреляли, ты слышал?

— Нет, — признался Сема.

— То, что не надо, ты всегда слышишь!

— Откуда стреляли?

— Еще я должна знать — откуда! Иди уж живей в комнату и не стучи каблуками.

— Когда стреляли? — робко спросил Сема, боясь гнева бабушки.

— Только что. Дали таких два залпа, что я думала — конец свету. Интересно, где были твои уши в это время?

— Не знаю, — смутился Сема. — Там солдат приезжал.

— Что он говорил?

— Войны нет. Большевики в Москве. А здесь, где-то близко, пылят гайдамаки.

— Боже мой! — всплеснула руками бабушка. — Что делается! Я же тебе говорила: евреям будет плохо.

Их разговор прервал выстрел, тяжелый, глухой и далекий. Бабушка зашептала молитву. Сема бросился к дверям.

— Куда ты? — остановила его бабушка. — Чтоб мальчик не понимал, что там, где стреляют, там убивают.

— Так стреляют где-то за городом, — успокоил ее Сема. — Интересно посмотреть.

— «За городом»! — со злостью повторила бабушка. — А осколки? Мне рассказывали! Эти осколки летят черт знает куда.

В это время тихо постучали в ставни.

— Я пойду открою, — сказал Сема.

— Никто тебя не просит! — строго сказала бабушка. — И вообще сиди в комнате и не ищи себе гуляний!

Она тихо вышла в коридор и, слегка приоткрыв дверь, заглянула в щелку.

На улице стоял Доля с Шерой. Бабушка вынула палку, сбросила крючок и, отодвинув тяжелый ржавый засов, впустила гостей. Доля, зная характер бабушки, быстро запер дверь и тут же у порога принялся объяснять свое появление.

Но бабушка снисходительно сказала:

— Что вы торопитесь? Это самое вы можете рассказать дома.

Они вошли в комнату. Шера подмигнула Семе. И он с облегчением подумал: «Что ни идет, все к лучшему!»

Доля опустился на стул и, скрутив папироску, принялся рассказывать:

— Говорят, что идут гайдамаки. Вы знаете, что это за блюдо?.. Нет? Я тоже не знаю. Но есть шанс, что будут по дороге бить евреев. Как вы думаете? Я думаю, да. Мой воробей говорит мне: «У Семы никого нет — пойдем туда». Так я подумал: то богатство, что я имею, не пропадет, если я его оставлю без сторожа.

Бабушка улыбнулась и, тяжело вздохнув, села рядом.

— Кроме того, — продолжал Доля, — что я такое один? Ничего. А вдвоем с Семой мы уже немножко сила.

— Там идет кто-нибудь? — спросил Сема, указывая на улицу.