Повесть о детстве

Но бабушку не пришлось уговаривать. Опять! Нет, уж лучше опа сама посторожит его, и песен пока не будет. К тому же всегда приятно поговорить с умным внуком. Кажется, вчера он бегал за её юбкой, а сейчас, пожалуйста, смотрите — молодой человек... Если б только он ел, как мужчина!

— Ну, бабушка,— заговорил наконец Сёма, с трудом отвлекаясь от тягостных размышлений,— расскажи мне что-нибудь!

— Что тебе рассказать, Сёма? — вздохнула бабушка.— Когда-то здесь кругом был густой лес. А там дальше, где теперь станция, отец Гозмаиа держал шипок, и, может быть, два человека за день заходит к пему. И вдруг провели железную дорогу, старик Гозман открыл заезжий двор и зажил, как помещик. Повезло!..

— Нет, бабушка,— прервал её Сёма,— ты лучше мне расскажи, как ты полюбила дедушку.

— Я?—переспросила бабушка, застенчиво улыбаясь.— Хорошо... Мы жили на хуторе Кривуха, а дедушка — на хуторе Долгий. Дедушке тогда было уже пятнадцать лет, и пора было подумать о невесте. И вот отцу его сказали, что на Кривухе есть ясенщина, торгует мылом, и у неё есть чёрненькая племянница, статная и красивая, как раз для вашего мальчика. Понял? Это дедушка был мальчиком. И ему сказали: «Поезжай в кри-вухинскую баню, а по дороге зайди, купи мыла». А моей тёте дали знать, чтоб девочка — это я — целый день сидела в лавке. Так мы и встретились. Я ему завернула в бумажку мыло, а он пошёл в баню. Я не смотрела на него, он не смотрел на меня.

— Ну, а дальше?

— А дальше прислали сватов.

— А дальше?

— А дальше приехал худенький мальчик и ни за что не хотел со мной поздороваться за руку и всё время говорил: «Я хочу домой!»

— А дальше?

— А дальше я по спала всю почь, хотела вспомнить,, как выглядит жених, но по могла. А потом мепя повезли к ним в гости. И все их родственники собрались смотреть на меня. А я не знала, что сказать... Потом родственники вышли, и мы остались вдвоём. Дедушка молчал, а я думала: «Ну, скажи уж два сло-

ва!» И так мы просидели, пока стемнело, и дедушка наконец сказал: «Можно уже зажечь лампу!» — и долго возился с фитилём, а потом подошёл ко мне и улыбнулся: «Ну, лампа ужо горит!» А я ответила, что падо прикрутить фитиль, а то может лопнуть стекло. А дедушка сказал, что лампа сильно коптит и было б хорошо подрезать фитиль. Но я не согласилась, я сказала, что, может быть, просто в ней мало керосину. «Керосину много!» —рассердился дедушка и так тряхнул лампой, что она потухла.

— Интересно! — засмеялся Сёма.— А дальше?

— Дальше была помолвка, а потом свадьба.

— И это всё?

— Всё.

Сёма опустил голову и задумался. Нет, в этом деле бабушка не советчик. Но у кого же спросить, у кого узнать, что нужно делать? И опять ему представилось бледное лицо Шеры, её маленькие руки и глаза, смотрящие прямо на него с любопытством и сожалением. Почему он думает о ней и вообще что это такое? Может быть, он болен? Сёма провёл рукой по лбу и решительно встал.

Был бы Моисей или Трофим — Сёма всё бы выяснил. Наверняка и с ними случался такой испуг! Но их нет. И к кому пойдёт Сёма? Пейся не поймёт. Антон не догадается. Шац слишком стар. Лурия слишком насмешлив... Один! Во всём белом свете один... Надо пойти к ней и сказать... Что сказать? И где это видано — Сёма вдруг вспыхнул,— чтоб мужчина ходил первым. Даже дедушка вот... А чем он хуже дедушки?

Сёма взволнованно заходил по комнате. Он ничего не хочет, ему просто приятно видеть её, вот и всё. А почему приятно — он не знает, и довольно этих вопросов. Надо написать письмо. Сёма взял в руки перо и склонился над листком белой бумаги. «Дорогая Шера!..» Нет! Почему это вдруг с первого раза уже дорогая? «Здравствуйте, Шера!..» Глупо! При чём тут «здравствуйте»? Ещё бы написал: «С добрым утром.'..» Неожиданно ему вспомнились читанные давно строчки, и перо быстро понеслось по листу:

«Многие воды не могут потушить любви, и реки не зальют её.

Глаза твои голубиные под кудрями твоими, волосы твои, как стадо коз... Как лента алая, губы твои...»

Нет, и это не для неё! «Глаза твои голубиные», а у неё вовсе не голубиные. И при чём тут «козы»? Сёма со злостью скомкал бумажку и, опустив голову на грудь, тяжело вздохнул. И откуда взялось это несчастье!

После работы Сёма, не умываясь, вышел на фабричный двор и присел тут же. на камне, подперев кулаками лицо. «Хорошо бы податься куда-нибудь,— думал он,— на поезде. И ищи Сёму! А потом через несколько лет приехать сюда богатым. Приехать, построить бабушке с дедом высокий дом, и чтоб зимой били фонтаны. А потом прийти к Магазанику и сказать: «У вас шёлк есть?» — «Есть. Сколько вам?» — «Всё!.. А сукно есть?» — «Есть. Сколько вам?» — «Всё!» — и вывезти всю Магазаника лавку. И ещё пойти к Гозману: «У вас мальчиковые ботинки есть?» — «Есть!» — «Заверните все!» — и вывезти на телегах всю гозмановскую лавку. И купить ещё пару лошадей, привести их Гершу и сказать: «Вот вам будет Наполеон, а вот вам будет Бонапарт...» Эх!..— Сёма глубоко вздохнул.— Надо ещё Пейсе купить рубашку, чтоб он не ходил в этой розовой наволочке... А Шере...»