Повесть о детстве

— Часа три. Про Моисея спрашивали. Как зовут его, спрашивали, где он.

Трофим улыбнулся:

— Это хорошо. Моисей-то не взят. Ищут.

— А зачем же дедушку?

— Допытаться хотят. Подтвердить подозрения.

— И он там был,— горячо зашептал Сёма, схватив Трофима за руку,— я его лицо запомнил!

— Кто?

— Тот, что папу забрал. Офпцер.

— Это хорошо, что лицо запомнил. Помнить надо!

— Если б я не был маленьким, если б я был сильный, как ты, Трофим, я бы... я бы, может быть, убил его.

— Ну и что дальше?

— Да, убил бы. Только мал я. Разве одолеть мне такого?

— Да ты уж и не мал вовсе,— строго сказал Трофим.— У нас, в местечке Эстерполе, мальчик был — полиция за него трёх Трофимов отдаст! Огонь!

— Мальчик? Кто это? — с завистью спросил Сёма.

— Мося Гольдштейп. Четырнадцать лет ему!

— А что он делает?

Но Трофим не ответил.

— Садись, поешь. Тощий ты какой.

Он поставил перед Сёмой тарелку с холодной картошкой, подвинул краюху хлеба и соль. Сёма осторожно отломил ломтик.

— Да разве так едят парни? — рассердился Трофим.— Так птички клюют! Надо хлеба побольше, чтоб за обе щёки. Силу, брат, копят!

Сёма послушно принялся за еду, стараясь глотать побольше. Трофим улыбался, поглядывая на него:

— Вот это я понимаю! А щи горячие с перчиком любишь?.. Нет? А с коня на коня прыгаешь?.. Нет? И в бабки не играешь?

Трофим вздохнул и неожиданно стал серьёзным:

— Слушай, Старый Нос! Что офицера запомнил — это хорошо! Помнить надо. А что щи не любишь — это плохо! Любить надо. И с коня на коня прыгать надо. А то как же,— удивился Трофим,— без этого никак нельзя!..

— Я научусь, обязательно научусь,— успокоительно сказал Сёма.

Из комнаты донёсся крик детей. Утро началось. Сёма напялил картуз и протянул руку Трофиму:

— Идти, что ли?

— Иди, дружок! Бабку утешь. Выпустят его. Подержат и выпустят... Денег вот у вас нет. Денег вам достать надо — это да...

— Я скоро сам зарабатывать буду,— уверенно сказал Сёма.

— Ну вот, под твои заработки и занять надо! Дело верное! — засмеялся Трофим, открывая дверь.

Сёма вышел на улицу. Маленькая девочка несла с колодца ведро воды. Вода судорожно плескалась, и ведро дрожало в её слабой руке.

— Ну, давай поднесу! — услужливо предложил Сёма.

— Не надо,— испуганно сказала девочка, точно боясь, что ведро будет украдено.— Иди ты, не надо!

Сома расстроился, плюнул и с чувством обиды на глупую девчопку медленно пошёл домой.

ХАЗОКЕ

Бабушка искала заработка. В длинном чёрном платье с вытянувшимся жёлтым лицом бродила она по местечку. Сёма уныло шёл за ней. Он не верил в успех поисков и с тревогой смотрел на бабку. Она шла медленно, тяжело дыша, едва передвигая ноги.

— Может быть, мы вернёмся?

— Куда? — спрашивала бабушка.

— Домой.

— Что нас ждёт дома?

Сёма не находил ответа.

— Я уже стала сонсем слепая! — виновато сказала бабушка.— Посмотри, кажется, здесь живёт Фейга?

— Здесь.

Они вошли в дом. Хозяйка встретила их у самых дверей. Размахивая полотенцем, она гнала мух из комнаты.

— Хорошо, хоть тебя застали,— сказал Сёма.

Фейга ему не ответила. Тяжело хлопнув полотенцем по столу, она зашибла нескольких запоздавших мух.

— Ужас,— воскликнула она, обращаясь к бабушке,— покоя от них нет!

— Мне бы твои заботы,— ответила бабушка.

— А что ещё?

— Сестра должна была б знать: Авраама забрали.

— Это я знаю,— спокойно сказала Фейга.— Так что, нужно сесть на пол и плакать? Бог даст, обойдётся.

— Что же делать? — спросил Сёма.

Фейга заходила по комнате. Двоюродная сестра бабушки была деловым человеком. Её муж — фантазёр и выдумщик Лейба, одержимый идеей строительства сахарных заводов,— всю жизнь писал письма исправнику, губернатору и в министерство. Он заслужил насмешливое прозвище «заводчик» и умер совсем молодым, не дождавшись ответа. У Фейги на руках остались дети; она сумела их вырастить. Фейга работала банщицей и этим кормила семью.

— Что делать? — повторила Фейга, положив на стол белые, пахнущие мылом руки.— Ты ж не имеешь никакой хазоке!