Повесть о чучеле, Тигровой Шапке и Малом Париже

Когда я пошел в первый класс, меня посадили за одну парту с полненькой черноглазой девочкой Люсей. История наших взаимоотношений интересна, поучительна и изобилует архетипическими комплексами, нереализованными и реализованными желаниями, провинциальной скукой и замшелым вожделением. В другой раз она, эта история, вполне могла бы украсить какой-нибудь литературно-краеведческий альманах с претензией на постсоветский авангардизм. Но это, как говорится, в другой раз. Люся Лисицына. Да. Фамилия важна, потому что Лисицыны, Касицыны, Марьясины, Подрезовы, Максимишины – это все фамилии если не основателей Маленького Парижа, то как минимум тех, кто поселился здесь одними из первых, еще во второй половине девятнадцатого века. Все они обживали правый, высокий берег, в отличие от Левобережной слободы, где селились прислуга, нищета и прочая переселенческая шантрапа. Эти семейства – не чета и нам, появившимся здесь в начале семидесятых века двадцатого и проживавших в бараках Временного поселка. Строились они основательно. Тяжелый лиственничный кругляк. Четырехскатная крыша, крытая железом. Высокие завалинки и окна, всенепременно с резными наличниками и тяжелыми ставнями. Глубокие подвалы. В каждом дворе – баня такого размера и такой основательности, что где-нибудь в Соединенных Штатах вполне бы сгодилась если не на форт, то на блокгауз. В этих домах и на этих подворьях обитали поколения таежников, охотников, золотопромышленников, самогонщиков, контрабандистов, браконьеров, из которых получались не только бандитствующие революционеры и герои, но и великолепные учителя, и знаменитые врачи. Впрочем, бандитов и беглых каторжан всегда почему-то было больше.

Люся Лисицына происходила как раз из такой семьи. Причем, это я теперь понимаю, не какая-то там боковая седьмая вода на киселе, привитая веточка, а самый что ни на есть центральный ствол от корня. Я заглядывал в черные глаза и носил за Люсей портфель. Поэтому на правах «первоклассного» кавалера был если не другом, то как бы одним из детей прислуги со Слободы, которому по воле каприза ли Люсиного, либерализма ли основательного семейства, но все же позволялось не только входить в большой шестикомнатный дом, но и перебирать старые вещи Лисицыных, накопленные четырьмя, а может быть, и пятью поколениями. Старые вещи, даже такие обыденные, как рубанок и маслобойка, этажерка и навесной замок, обладают замечательным качеством, не говоря уж о карманных часах, барометре, патефоне, самоваре, а наособицу золотом браслете с зелеными камнями – он лежит в особой шкатулке, и по особым дням его надевает Люсина мама. Даже если эти осколки давно отошедшей эпохи, которые вроде бы уже и не существуют давно, только притворяются настоящими, им, этим старым вещам, подобная мистификация, попытка стать реальными порой удается значительно лучше, чем современным вещам.

Как-то раз мы с Люсей перебирали бумаги и старые фотографии, снятые нами с чердака. Были там рождественские и пасхальные открытки. Было несколько почтовых карточек с нарисованными китайцем, японцем, немцем, англичанином, французом и бравым русским казаком – как я понимаю, что-то из политической агитационной карикатуры периода Русско-японской войны. Что-то еще… Пара монет с квадратными дырками по центру, цветные бумажки – то ли боны, то ли чеки, то ли еще что. И где-то среди всех этих сокровищ нашлась старая фотография на плотном паспарту. На фотографии два человека. Точнее, один человек, а второй… Второй – даже на фотографии видно было, что он не живой, но и не манекен. На обороте написано когда-то фиолетовыми, а теперь выцветшими почти до желтизны чернилами: «Степанъ Лисицынъ съ чучеломъ Родия Ликина. Собрание золотопромышленниковъ».

– Кто это? – спросил я у Люси.

– Это, наверное, папин прадедушка, – сказала Люся.

– Аааа. Понятно. А этот, который рядом?

Люся не знала и поэтому позвала бабушку. А бабушка…

– Где вы это нашли? На чердаке… Нечего вам ерунду всякую. Еще заразу какую подцепите.

– А кто это?

– Дед.

– А рядом?

– Маленькие вы еще. Ни к чему вам это.

И фотографию забрала. Унесла куда-то, спрятала.

Потом я слег со скарлатиной.

Среди разнообразных бредовых картин, когда температура поднималась за сорок, я помню одну и ту же фигуру неживого человека, стоящего рядом со Степаном Лисицыным в каком-то собрании золотопромышленников.

Юдиха

История из 1916(?) года.