Повесть о чекисте

Ночи Анна проводила без сна, в каком-то напряженном, волнующем ожидании. С первыми красками рассвета она выходила на улицу, быстрым деловым шагом шла на набережную и долго стояла у парапета, устремив взгляд на юго-запад; но там, за едва уловимым горизонтом, еще была непроглядная мгла...

Семьсот восемьдесят семь дней как пала над Одессой гнетущая мгла...

Но и во мгле оккупации, террора и репрессий Одесса не покорилась, город жил и боролся.

Многих унесла борьба.

Одни были замучены в застенках сигуранцы, другие по приговору куртя марциала [19]и без всякого приговора расстреляны, повешены, заживо сожжены, зарыты в балках и буераках Одесщины, сброшены в Черное море.

В этой схватке с врагом немало погибло коммунистов и комсомольцев, руководителей подполья. Но как нельзя обратить в рабство сильный, вольнолюбивый народ, так и нельзя истребить лучших людей народа — партию! Коммунистическая партия, Советская власть, несмотря ни на что, были душой народного сопротивления, боролись всеми доступными им средствами.

Седьмого ноября над колокольней Успенского собора вспыхнул алым пламенем стяг с эмблемой Советского государства — серпом и молотом. В праздник Конституции морозным утром на Дерибасовской, Тираспольской и Соборной площади взметнулись тысячи маленьких красных звездочек — они были на покрытых инеем деревьях, на подоконниках домов, тротуарах и мостовых. Одесситы выходили на улицы, не скрывая своих праздничных, торжествующих улыбок. Каждый день в городе появлялись листовки, сводки Информбюро. Их было много, написанных от руки, напечатанных на машинке, размноженных на стеклографе и даже набранных в подпольных типографиях. Это было живое слово партии к советским людям; оно находило душевный отклик, вселяло уверенность в близкую победу, рождало гнев и ненависть к врагу, звало на борьбу. В Доманевском районе сотни гектаров кукурузы и ячменя ушли неубранными под снег. Крупный рогатый скот, на который рассчитывали оккупанты, повалила чума. Хлеба горели прямо на полях, в стогах и амбарах. Под Врадиевской партизаны пустили под откос эшелон с гитлеровцами и вражеской техникой. На перегонах Любашевка — Заплазы и Сырово взлетели на воздух платформы с танками и цистерны с горючим. На дороге Кривое Озеро — Арчепитовка расстреляна колонна грузовиков. На участке Попелюха — Рудница разобран путь, состав сошел с рельсов, задержав движение поездов на целую неделю. Возле Межерички на минах подорвались три эшелона с продовольствием. В Савранских лесах исчез без следа гитлеровский обоз. В селе Мазурово партизаны напали на охрану концлагеря и освободили заключенных.

Днем Одесса казалась городом, живущим по заведенному оккупантами «новому порядку», чинным и благодушным. На базарах толкалось пестрое, шумное скопище, бойко торговали ларьки и магазины, было людно в многочисленных бодегах и ресторанах.

Но с наступлением ночи город пробуждался к иной жизни: из подвалов и катакомб Фоминой Балки и Нерубайского, Усатово и городских окраин поднимались народные мстители, хозяйничали на улицах и площадях; гремели выстрелы, взрывы, вздымались к небу дрожащие языки пожарищ...

На судоремонтном заводе по-прежнему изобретательно и смело действовала патриотическая группа. Стоимость работ на «Антрахте» перевалила за полмиллиона марок, но переоборудование судна не двинулось вперед. Тысяча восемьсот метров цельнотянутых труб охлаждения камер были уложены бригадой Гнесианова вопреки проекту. Буксирный пароход «Райнконтр» после вторичного ремонта с русской командой на борту вышел в Николаев, но поднял белый флаг и направился к Кинбурнской косе, под прикрытие советской артбатареи. На пароходе «Драч» бригада Полтавского установила инжектор и донку, но пароход не вышел из ковша и на буксире был отведен в Констанцу. Десятки военных судов германского флота после ремонта вернулись вновь на завод. Одни — с покореженной муфтой, другие — с расплавленными подшипниками, кормовыми втулками...

Гефт искал новые формы диверсий, но круг сужался, оставалось одно — взрывчатка. Во что бы то ни стало надо было достать взрывчатку или наладить ее производство. Единственный человек, который мог помочь, был профессор Лопатто. Гефт виделся с Эдуардом Ксаверьевичем не раз, между ними прочно поселилось доверие, и все же он не решался заговорить с профессором на интересующую его тему.

ТОВАРИЩ РОМАН

Ранним воскресным утром, поеживаясь от холода, Николай вышел из дома и направился на базар. Несмотря на позднюю осень, стояли по-летнему теплые дни и прохладные, с заморозками ночи.

Он шел углубленный в свои мысли.

Сегодня через Федора, связного райкома партии, Николай должен получить ответ. Еще в Ростове, давая ему эту явку, майор сказал: «...только в случае самой крайней необходимости».

«Необходимость крайняя! — думал он. — Не может быть, чтобы у райкома не было связи с центром! Они должны мне помочь».

Из состояния глубокой задумчивости Гефта вывел какой-то яркий субъект в феске; прижав его под аркой ворот, он часто-часто зашептал:

— Леи? Лиры? Рейхсмарки? Доллары? Франки? Фунты?..