Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

В 1916-м полоса удач продолжилась. Болгары по-прежнему сковывали значительные силы Согласия, снимая многие проблемы Берлина, а Вену и вовсе практически спасая. Греция, фактически изнасилованная «союзниками», вступив все-таки в войну, вскоре получила все основания пожалеть, а уж Румынии, в августе решившей, что дело беспроигрышное, пришлось еще хуже: ее удар в незащищенную спину болгар во время Второй Балканской не забыл и не простил никто — просто порвали, даже несмотря на помощь России. Причем... Как отмечает А. Б. Асташов, наблюдалось «крайнее ожесточение, с которым дрался этот противник. Хотя предполагалось, что болгары не будут сражаться с русскими, они дрались отчаянно, тогда как румыны при первом столкновении бежали». «Немногие болгарские пленные укоряли нас за помощь румынам, — писал в своем дневнике поручик Сквозницкий, — заявляя, что никогда не подняли бы руку на русских, но "цыганских союзников" будут бить. [...] Следует отметить, однако, к нашим пленным болгары добры, но с румынами по-балкански жестоки, как не бывали и с сербами».

В целом после взятия Тутракана, а чуть позже — всей Добруджи под контролем болгарских войск оказался весь «Сан-Стефанский идеал», и теперь, если по уму, самое время было выходить из войны. Но обратной дороги не было. Только тогда, как вспоминал профессор Данев, «к обществу и к военным пришло полное осознание, что война не такова, какие бывали раньше, что у больших альянсов есть плюсы, но есть и минусы, что победы болгарского оружия, сами по себе важные, не могут, однако, привести к почетному миру без успеха армий всего Союза».

В сущности, дорога побед вела в пропасть. Но тогда этого еще никто не знал, а поскольку Болгария показала, что с ней нельзя не считаться, Лондон и Париж упорно пытались как-то вбить клин между Софией и как минимум Берлином, поскольку в Вене и особенно в Будапеште к началу 1917-го уже кое-кто подумывал о сепаратных переговорах. Впрочем, все попытки внести раздор были впустую. Успехи первых полутора лет войны не то чтобы превратили софийских сторонников Антанты и «русофилов» в поклонников Рейхов, но сильно поумерили их пыл, переведя эмоции в чисто моральную плоскость. В конце концов, Македония была возвращена, немалая часть Фракии — тоже, как и Южная Добруджа, — об этом мечтали все, и в итоге все партии, кроме «тесняков», пусть и ненавидя Радославова, единодушно голосовали за военные кредиты.

Так что даже осенью 1917-го, при том что в стране уже было голодно и в селах выли тысячи вдов, премьер, рассказывая германским СМИ, как народ его поддерживает, подчеркивал: «Даже если бы сменилось правительство и оппозиция, которая ранее была настроена "русофильски", пришла к власти, она всё же не изменила бы эту политику — прежде всего, не изменила бы союзу с Германией. Во имя национальных интересов она не могла бы сделать подобное. [...] Сегодня оппозиции правительству не существует в том, что касается национального объединения». И действительно, крошечные группы эмигрантов, сидевшие на британских грантах в Швейцарии и прочих закоулках, никакой опоры внутри страны не имели.

Объединение «трех сестриц»

ЦВЕТЫ ЗАПОЗДАЛЫЕ