Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)

Не раз на эти темы говорил командир дивизии Каледин и его командующий 8 армией генерал Брусилов Алексей Алексеевич, которому со своим верным боевым соратником предстоит выполнить своё божественное предназначение – отвести от Отечества и объединённых сил Антанты грозную опасность весной шестнадцатого года.

Это был счастливый период в жизни и службе Алексея Максимовича Каледина.

Командующему армией сразу понравился этот немногословный, волевой и хорошо, в отличие от иных начальников дивизий, подготовленный генерал.

Брусилов к этому времени был многоопытным полководцем и по одному тому, как Каледину подводили коня – сразу заметил, что начальника дивизии успели признать и полюбить.

Он уважительно и тепло, но твёрдо взял повод из рук коновода, поблагодарил того кивком головы, но руку его решительно отвёл, которой тот намеревался подсадить Каледина, и легко – сам, едва коснувшись стремени левой ногой, взлетел в седло.

Объезжая боевые порядки дивизии вместе с её начдивом, Брусилов видел, с каким вниманием относились офицеры к его указаниям.

Не было пустого щёлкания каблуками, тупых и бессодержательных глаз, а всё делалось споро, уважительно, без подобострастия, искренне и сердечно.

И Брусилов, после объезда дивизии, просто протянул руку новому начдиву и сказал:

– Знаю, что верного боевого товарища приобрёл. И благодарю Господа за это. Послужим России, Алексей Максимович?

– Послужим, Алексей Алексеевич.

***

За всю войну генералу Каледину пришлось многократно встречаться с Государем.

Но приезд того в его дивизию, в конце четырнадцатого года, Каледина, казалось, привыкшего уже ко всему, просто потряс.

Перед целеустремлённым начальником дивизии предстал совершенно безвольный, потерянный человек.

Даже доклад Каледина об обстановке, Государь слушал нехотя, на середине прервал докладчика столь нелепым обращением, особенно – на передовой:

– Вы уж, голубчик, прикажите, чтоб подали нам… по стаканчику. Как-то зябко очень…

Услужливый свитский генерал куда-то метнулся и тут же вложил в руку Николая II какой-то бокал, наполненный водкой.

Попытка Каледина обратить внимание самодержца на крайне неудовлетворительное обеспечение боеприпасами, особенно – артиллерийскими снарядами, никаких результатов не принесла.

– Вы уж, голубчик, как-то сами. Вы же видите, что творится…

И это был весь ответ.

Потоптавшись ещё несколько минут в траншее, неведомо для чего посмотрев в сторону противника через бинокль, царь, так же внезапно, как и появился, убыл из расположения дивизии, не приняв ни одного решения, не сказав никому и слова, кроме просьбы о стаканчике.

И когда митрополит, дородный, тучный, из свиты Государя, источающий застойный дух спиртного, шумно дыша, осенил Каледина торопливым, одними пальцами, крестным знамением и пробормотал:

– Вы – иконок, иконок побольше солдатикам… С божией милостью…

Дальше ничего он уже сказать не успел.

Каледин так сверкнул на него глазами и только выдавил сквозь зубы:

– Шли бы вы отсюда, владыко, а не то…

Этого вполне хватило понятливому священнослужителю, чтобы он, подобрав полы своего долгополого одеяния, резво устремился, рысцой, к автомобилям из свиты Государя.

***

Уже к началу пятнадцатого года было всем понятно, что грядёт катастрофа.

Поступающее в войска пополнение приносило вести о голоде внутри страны, о волнениях на оборонных заводах, где людям, месяцами, не платили содержания, а если оно и было, то в заводских магазинах не было ни солонины, ни хлеба.

Эти вести снижали боевой дух войск, заставляли солдат всё чаще задавать себе и своему начальству вопрос: «А за что, собственно, воюем?»

В окопах появилась новая напасть, которая была страшнее германца – листовки какой-то РСДРП – российской социал-демократической рабочей партии, в которых давались прямые оценки происходящего, а чуть позднее – появился и призыв повернуть оружие против эксплуататоров, которые на войне наживают немыслимые барыши.

Начались брожения в войсках, всё чаще происходили братания с противником.

Слава Богу, что все эти напасти не коснулись казачьих частей. Здесь всё так же ревностно относились к начальству, блюли порядок и дисциплину.

И социал-демократы понимали, что скажи казакам, что их начальник дивизии – кровосос и кровопийца – разорвут на куски.

Они видели, они знали, что их начальник дивизии живёт одной с ними жизнью, так же переносит тяготы и лишения войны.

Авторитет Каледина ещё больше укрепился, когда по всему фронту разнеслась весть о личном мужестве и доблести начальника дивизии.

Каледин, с несколькими казаками конвоя, направлялся в один из своих полков. И только въехали на взлесок, из примыкавшей к нему балки выскочил австрийский разъезд, во главе с холёным офицером, с роскошными усами.

Завидев своё численное преимущество, а австрийцев было человек шестнадцать, они обнажили палаши и помчались, во весь опор, на группу Каледина, в которой с ним было лишь семь человек.