«Западный» терпила обязан до последнего делать вид, что всё нормально. Вон сосед уже щупальца отрастил, кассирша в супермаркете клычищами лязгает, портреты предков по ночам разговаривают и заливисто смеются — ан нет, будь любезен делать вид, что всё в порядке; пока самого босс в тёмное место не заманит по служебной надобности и не начнёт засовывать инопланетного жука в ухо на предмет выедания мозга.
Это — не отклонение в поведении, напротив: это обязанность терпилы — это правильное, моральное его поведение. Мол, пока я делаю добро окружающим, они тоже должны делать мне добро. Невзирая на щупальца. Именно потому едва ли не стандартом западного сюжета является одобряемая обществом отправка к психиатру тех, кто бьёт тревогу заранее, едва только зловещее мурло высовывается из-за угла.
Да. Да. Угадали. Эти же люди и приписывают русским «паранойю» как черту национального характера. И именно их русские считают «тупыми». Именно эти люди битый час экранного времени, невзирая на, лезут в зубы зверю, чтобы выковырять оттуда золотые пломбы — а потом вопят и удивляются, когда древние челюсти всё же делают «щёлк». Вариант: когда половина окружающей местности уже превратилась в марсианский муравейник, эти граждане всё ещё мучительно соображают, что происходит, и надо ли вообще что-нибудь предпринимать. Разумеется, в кино это выглядит гипертрофированно, но суть дела не меняется.
Соответственно, некоторые «злые» персонажи, таким лохам объясняющие, что табличка «не влезай — убьёт» присутствует в декорациях не только для красоты, русским могут быть даже симпатичны.
Моральное же поведение для «северной этической системы» — не допускать причинения себе зла. То есть быть бдительным и защищённым, иметь возможность отказаться от ненужных и вредных для себя отношений или прекратить таковые силой, пока они не нанесли вреда. Да, с «запада» это кажется «паранойей».
Поэтому «русский ужас» начинается тогда, когда самозащита не срабатывает: когда ты считаешь, что находишься в безопасности, а зло тебя цап. Пакт о ненападении нарушен, полагаемая надёжной защита оказалась пшиком. Я, признаться, не хочу даже думать о том, что почувствовали те русские, которые были на небезызвестном мюзикле «Норд-Ост», в тот момент, когда выяснилось: автоматчики на сцене — натуральное зверьё, а не режиссёрский ход.
Это, кстати, накладывает известные ограничения на сюжетные ходы: скажем, долгое и упорное выкапывание древнего дьявола из его гробницы, пассивное наблюдение за тем, как пришельцы похищают разум или его заменитель у населения родного города и т.п. — провоцирует у русского презрение, а не страх. Напротив, зло должно бить быстро и необъяснимо, так как один из резонов несрабатывания защиты — то, что она не успевает распознать угрозу или отработать против неё.
Предпочтительным воплощением такого зла в русской реализации «жанра ужасов» выглядит не столько существо, способное пробить индивидуальную защиту страдательной стороны или игнорировать чужие защитные усилия, но в гораздо большей мере — существо, способное обойти чужую защиту. Предатель, оборотень, притворившийся то ли близким человеком, то ли вообще табуреткой, на которую сел неосторожный персонаж. Ага-ага, «Who goes there?» Джона Кэмпбелла, более известный как «The Thing» Джона Карпентера, «Оно» Стивена Кинга и всё такое прочее.
Следующая из северной этической системы русская борьба с «ужастиками» на западную тоже похожа мало. Западный сюжет победы над нечистью: мудрый человек, прибегнув к малодоступным источникам, находит некую Истину, которая при правильном применении не столь мудрыми человеками чудовище избывает в феерическом генеральном сражении. Финальная битва, спецэффекты, главный герой с нутряным ыканьем и гуканьем сносит чуду-юду голову с плеч… нет, по-русски это совсем не так.
Русская борьба с атакующим злом — это долгая, обстоятельная и занудная кампания, которую необходимо начинать как можно раньше (а то и превентивно); выстраивание новой защиты на ходу, с «допустимым ущербом» и постоянным ограничением чудовища в возможностях причинить вред; кампания, в которой сколь угодно мелкий выигрыш необходим и не противен, в которой «и верёвочка сгодится». Более того, если гадина просто решит убежать и никогда не вернуться, это тоже считается приемлемым исходом. С другой стороны, если гадина убежать не решит, то мира с ней быть не может ни на каких условиях, и она должна быть уничтожена, причём так, чтобы даже в последних кадрах фильма никаких намёков на сиквел на проявлялось.