Где-то глубоко во мне жила зима. Там, в памяти древнее самого мироздания, стояли укрытые снегом, как саваном, мертвые деревья. Ледяной ветер истрепал их ветви, сорвал последние листы и вынул самую душу, прокрался под кору. Снег укрыл их, заморозил до лучших времен. Холод – это милосердие. Мысль родилась в глубине сознания, импульсом пронеслась по самым кончикам пальцев. Холод – это покой. Зима – это спасение. Я вглядывалась в грустные карие глаза Вани и думала об истерзанных деревьях. Им холодно. Конечно, им холодно. Но им больше не больно.
Благословенный холод тек от моих ладоней к вискам Вани, гасил его боль. Ваня обхватил меня за талию и легонько водил по спине пальцами. Потом перестал. Я не отследила момент, когда руки его безвольно легли на колени, но почувствовала, что Вани больше нет. Он спал, как спят деревья, сберегая силы до прихода весны.
– Ты что?.. – послышался за спиной голос Антона. – Ты что на хрен сделала?!
Он отпихнул меня от брата, но было поздно. Ваня покачнулся и медленно, боком сполз на пол. Только слабое дыхание свидетельствовало о том, что парень еще жив, но и оно сделалось едва различимым. Я не слышала стук его сердца, но точно знала, что оно стало биться медленнее.
Антон понял это одновременно со мной. Он пальцами нащупал пульс. Ваня был жив. В какой-то момент я подумала, что Антон меня ударит. Вместо этого он спросил убийственно спокойным голосом:
– Ты можешь это вернуть?
Я растерянно покачала головой. Я даже не знала, что именно произошло.
– Твою мать, Вера!
Он приобнял Ваню за плечи и долго сидел, сгорбившись, словно ему было больно дышать.
– Какой там был адрес этой студии? – спросил он, не поднимая головы. – Ты запомнила?
Я кивнула, но он этого не увидел.
– Твою мать, Вера, ты запомнила?
«Да», – одними губами произнесла я, неосознанно напрягая связки.
Ваня безвольно лежал на раскиданных вещах матери. Лицо его было безмятежным и оттого казалось еще более юным.
Антон поднялся.
– Собирайся, – бросил он. – Пора познакомиться с Юлей.