Поцелуй смерти

Глава девятнадцатая

Когда наконец я ехала домой, рассвет уже заливал мир золотистым мягким светом. Я дала эсэмэску перед тем, как сесть в машину, сообщая Мике и Натэниелу, что еду к ним. В ответ получила от Натэниела «целую» и «ставлю кофе». «Целую» вернула обратно и поехала.

Зазвучал Микин рингтон. У меня есть блютузовский наушник, и с ним я чувствую себя жуть до чего высокотехнологичной.

– Привет, мой Нимир-Радж! Буду дома минут через тридцать.

– Доброе утро, моя Нимир-Ра.

В его голосе слышался оттенок улыбки и то счастье, которое бывало в нем, лишь когда он говорил мне «моя».

– Я думала, вы еще спите. Потому и эсэмэснула вместо звонка, чтобы вас не будить.

Я ехала по старому шоссе номер двадцать один; раннее солнце пробивалось сквозь листву поздней весны, еще нежно-зеленую, свежую, с оттенками золота и желтизны. Это меня навело на мысль о стихах.

– Новорожденный лист не зелен – золотист, – сказала я вслух, слишком усталая, чтобы произнести только мысленно.

– Чего? – спросил Мика.

– Стихи такие. «И первыми листами, как райскими цветами, природа тешит нас…» Дальше не помню.

– Я помню, – сказал он. – «Но тешит только час. Ведь, как зари улыбка, все золотое зыбко».

– А как это ты запомнил стихотворение целиком?

– Папин любимый поэт был Роберт Фрост. Он читал нам его стихи и много цитировал.

– Я думала, твой отец был шерифом?

– Был и остается, я думаю.

– Шериф, любящий стихи и цитирующий их в повседневных разговорах – это мило.

– Ты первая процитировала, – тихо ответил он, и снова в его голосе прозвучала нотка счастья, может быть, еще и удовлетворенности.

– Верно. А знаешь, нет причины, по которой ты не мог бы сейчас связаться с родными.

– Ты о чем? – Счастливый голос сменился подозрительным.

Черт побери, надо было промолчать, но я уже хотела кое-что сказать не первый месяц, и вот…

– Ты отдалился от своих, потому что Химера шантажировал других ликантропов судьбой родственников, но ведь он уже несколько лет как мертв.

– Ты его убила ради меня, – сказал он спокойно, но все еще без нотки счастья.

Я перевела дыхание: вдох, долгий выдох и поперла дальше. Вот что во мне есть, так это настырность.

– Потом ты хотел убедиться, что здесь, в Сент-Луисе, тебе ничего не грозит.

– А потом Мать Всей Тьмы стала пытаться всех нас сожрать, – сказал он.

– Но сейчас ее больше нет, Мика. И никого не осталось, кто напал бы на твоих родных, если бы ты показал, что они тебе не безразличны.

– Враги есть всегда, Анита. Ты меня этому научила.

Даже слышать это было печально.

– Прискорбно, что именно этому ты научился от меня.

– Не только от тебя, – сказал он.

– Я просто хотела сказать, что ты вроде бы любишь своих родных и по ним скучаешь. Я своих не вижу, потому что мне трудно ладить с мачехой и сводной сестрой.

– Я с ними свяжусь после того, как ты свозишь нас к своим, – сказал он.

– Нас?

– Да, Анита. Я тебя люблю, но кого из нас ты повезешь знакомить с отцом? Одного из нас, или обоих, или еще кого-нибудь?

– Я не собиралась ездить домой, – сказала я.

– Но если бы, кого из нас ты повезла бы как своего бойфренда?

– Никого из вампиров. Бабуля Блейк слегка сумасшедшая. Присутствие Жан-Клода ее бы вывело из себя.

– О’кей, кого тогда?

– Тебя, Натэниела, я думаю.

– А мне кого везти домой?

Я вздохнула, жалея, что вообще на фиг затронула эту тему. Слишком я устала сейчас для таких разговоров.

– Ты хочешь сказать, что не хотел бы брать с собой Натэниела знакомить с родными?

– Нет. Я хочу сказать, что если я поеду домой к родным, мне нужны будете ты и Натэниел. Мы все трое – супруги, с самого начала, и так уже два года. Два года это было чудесно, и не было бы так, если бы Натэниела не было с нами.

Я сказала единственное, что могла бы на это ответить:

– Натэниел – часть нашего супружества. В смысле, нашего ménage à trois, или трио, или как бы там ни называть.

– Именно. Так как мне ехать домой без вас обоих?

– Ты хочешь сказать, что хотел бы взять нас обоих?

– Не знаю, как отнесутся мои родители, если я приведу домой мужчину. Особенно после тех ужасных слов, что я им наговорил, убеждая Химеру, что мне на них наплевать.

Я ехала в усиливающемся свете, среди светлых весенних деревьев, и чувствовала какую-то неопределенную депрессию.

– Я люблю тебя и Натэниела, – сказала я.

– Я тоже.

Он так же часто говорил, что любит Натэниела, как и то, что любит меня, но впервые я задумалась, одинаково ли он нас любит. Меня он любит больше, потому что я женщина, а он – гетеросексуал? О’кей, из-за Натэниела он, строго говоря, гетерофлекс, но смысл тот же. Любит он меня больше, потому что я не мужчина? Или из-за этого он меньше любит Натэниела? Я знала, что Натэниел любит Мику точно так же, как и меня, но никогда я не спрашивала моего когда-то строго гетеросексуального бойфренда, какие чувства вызывает у него наличие «друга»-мужчины. Он когда-нибудь представлял кому-нибудь Натэниела как своего бойфренда? Нет. Да, он целовал его прилюдно, но… слишком все это непонятно мне на сегодня, слишком я устала, чтобы охватывать разумом все эти сложности.

Наконец я сказала: