Поцелуй победителя

Ее даже не избили. Очень по-валориански, ведь Кестрель привезли сюда трудиться на благо империи, а от покалеченных узников мало пользы. Кестрель загнали в ворота, протащили по грязному двору и толкнули к надзирательнице, которая посмотрела на нее с почти дружелюбной усмешкой.

— Ну, принцесса, — сказала она, — ты-то как сюда попала?

Волосы Кестрель давно засалились и растрепались. Внимательный глаз рассмотрел бы остатки изысканной прически, которая украшала голову невесты принца в день, когда раскрылось ее предательство. Кестрель вспомнила, как в легком синем платье сидела за фортепиано в последний свой вечер во дворце… Когда это было? Кажется, неделю назад. Неужели так много времени прошло с тех пор, как она пошла на глупый, неоправданный риск и написала это несчастное письмо? Целая неделя! Или всего неделя? Какое стремительное падение!

Кестрель словно окунули в ледяной колодец. Оцепенев от ужаса, она не пошевелилась, когда надзирательница достала из ножен кинжал.

— Не дергайся, — предупредила та. Ловким движением женщина располосовала юбку между ног Кестрель. Потом достала моток тонкой веревки, отрезала несколько коротких кусочков и обвязала остатки юбки вокруг ног — получилось подобие штанов. — Это чтобы ты не спотыкалась.

Кестрель коснулась узла на бедре. Дыхание выровнялось, ей стало немного легче.

— Есть хочешь, принцесса?

— Да.

Она набросилась на еду и проглотила все так быстро, что не различила вкуса. Потом большими глотками выпила воду.

— Тише, тише, — предостерегла надзирательница, — а то стошнит.

Кестрель не слушала. Звеня кандалами, она подняла флягу повыше, стараясь поймать последние капли.

— Пожалуй, они тебе не нужны, — решила надзирательница и освободила Кестрель руки.

Тяжесть на запястьях, ставшая уже привычной, исчезла, оставив лишь припухшие рубцы. Руки казались такими легкими, будто вот-вот улетят. Они и выглядели чужими: грязные, с поломанными ногтями, ссадинами на костяшках. Неужели когда-то эти пальцы порхали по клавишам? Кожу начало покалывать. Желудок сжался. Пожалуй, и впрямь не следовало так быстро есть. Кестрель обняла себя.

— Ничего, все пройдет, — утешила надзирательница. — Говорят, по дороге ты натворила дел, но я уверена, скоро угомонишься. У нас все справедливо. Делай, что говорят, и никто тебя не обидит.

— Почему… — Кестрель едва ворочала языком, — почему вы назвали меня принцессой? Вы знаете, кто я?

Женщина усмехнулась:

— Милочка, мне все равно, кто ты. Скоро и тебе это станет безразлично.

Волоски на коже приподнялись. Кестрель вдруг живо представила, как по ее венам ползут крохотные жучки. Она даже посмотрела на руки, чтобы убедиться в этом. И вдруг страх ушел. Она… Но что это? Мысли путались и сливались, как разноцветные платки, которые фокусник один за другим вытаскивает изо рта…

— Что вы добавили в еду? — с трудом выговорила Кестрель. — И в воду.

— Лекарство. Оно поможет.

— Вы дали мне наркотик. — Сердце Кестрель билось как сумасшедшее, в груди все дрожало. Лагерный двор вдруг показался ей совсем маленьким. Кестрель уставилась на надзирательницу, попыталась сосредоточиться на чертах ее лица — большой рот, волосы с серебристыми нитями, слегка опущенные уголки глаз, две вертикальные морщинки между бровей, полуулыбка. Но лицо расплывалось, то растягиваясь, то сжимаясь, и в какой-то момент Кестрель подумала: если она протянет руку, то ее пальцы просто пройдут сквозь женщину. Та улыбнулась шире.

— Ну вот, — сказала она. — Так-то лучше.

Кестрель не помнила, как оказалась в камере. Она взволнованно мерила шагами комнатку, сжимая и разжимая кулаки, круг за кругом без остановки. Кровь стучала в ушах все громче и быстрее.

Наконец действие наркотика закончилось. Кестрель совершенно обессилела. Она помнила, что очень долго металась по камере, но теперь не понимала, как умудрилась так устать: в императорском дворце шкафы и то просторнее ее камеры. Ноги болели. Тонкие подошвы изящных туфелек совсем стерлись. Сердце налилось свинцом. Кестрель начала мерзнуть. Она опустилась на земляной пол и уставилась на стены, все в яркой плесени, будто облепленные крохотными зелеными морскими звездами. Кестрель провела пальцами по веревкам, половинкам юбки. Этот жест странным образом привел ее в чувство.

Она понимала: попытки спастись по дороге сюда были обречены на провал. И все же дочь генерала надеялась. Самый первый жест, такой же отчаянный, как и последующие, тем не менее мог принести плоды. В первое утро долгого пути на север стражники остановили повозку, чтобы напоить лошадей. Кестрель услышала, как кто-то говорит по-гэррански, шепотом подозвала незнакомца и протянула ему через окошко мертвого мотылька. Она до сих пор отчетливо помнила, как сжимала крохотные крылышки кончиками пальцев. В глубине души ей не хотелось выпускать моль из рук, будто это был ключ к прошлому, возможность все вернуть назад и исправить. В музыкальной комнате Кестрель сказала бы Арину другие слова. Меньше суток прошло с тех пор, как она сидела за фортепиано в синем платье и плела паутину лжи.