Поцелуй победителя

— Я же тебя спрашивал, — с мукой в голосе упрекнул он, — спрашивал, не ранена ли ты.

— Все зажило.

— Но тебя избили!

— Я успела забыть.

Он не поверил.

— Как это могло с тобой случиться? Почему ты скрыла от меня?

Арин заставил Кестрель подняться, обхватив ее за худенькие плечи. Под кожей не было мышц, одни кости. Арин не верил своим глазам. Неужели это все тот же мир, в котором он живет? В его мире такое было невозможно.

— Так ты ее только напугаешь, — предостерегла Сарсин.

Страх? Нет. Всем своим видом Кестрель бросала вызов: вздернутый подбородок, напряженные плечи. Кестрель вырвалась. В прорехе на рубашке мелькнул рубец, тянувшийся до самой ключицы. У Арина сжалось горло.

— Почему ты мне не сказала?

— Я не должна тебе ничего говорить.

— Кестрель, ты… Ты помогла мне. И моей стране. Неужели не помнишь? Может, попытаешься? Или давай я расскажу тебе…

Вдруг лицо Арина обожгла пощечина. Он не мог даже вдохнуть, щека горела. Ее ладонь немного задела губы. Глаза Кестрель влажно блестели, золотистые, растерянные, полные гнева. Арину было так стыдно, что он боялся вымолвить хоть слово.

— Я знаю, — мягко произнесла Сарсин, — ты хочешь помочь.

— Конечно, хочу, — прошептал Арин.

— Тогда тебе лучше уйти.

Только оказавшись в пустом коридоре, он прислонился к стене и коснулся лица в том месте, куда пришелся удар. Арин провел пальцем по влажной щеке и уставился на слезы. Они блестели на кончиках пальцев, напоминая кровь.

11

— Она умрет?

Сарсин с силой захлопнула дверь в комнаты Кестрель и, уперев руки в бока, посмотрела на Арина. Тот сидел в коридоре, прислонившись к стене напротив входа в покои. У него затекли ноги и спина. Он не знал, сколько просидел здесь.

— Боги, Арин! Возьми себя в руки. Нет, не умрет.

— Эти рубцы! Ведь могло начаться заражение…

— Но не началось.

— Со мной такое было.

— Она — не ты.

— Ее постоянно рвало! С каждым днем становилось все хуже.

— Ей дважды в сутки давали наркотики. Каждый день на протяжении месяца. Часть симптомов возникла из-за того, что тело требует привычную дозу.

— Ты сказала «наркотики». То есть он был не один?

Арин догадывался о чем-то подобном: ему самому довелось попробовать в шахте придающий сил наркотик, а Кестрель умоляла о снотворном.

— Да.

— Она сама тебе рассказала?

Сердце царапнула обида. Арин отвернулся, чтобы кузина не увидела, как его это задело. Кестрель так легко поделилась с Сарсин всем, ему же пришлось теряться в догадках. Арину показалось, что он снова в палатке в тундре: ветер треплет их укрытие, от земли веет холодом. Кестрель лежит рядом, ее сердце бешено стучит, а тело бьет дрожь. В зеленоватом полумраке словно светится ее бледная кожа. Наконец ее дыхание выравнивается, она успокаивается. Арин чувствует облегчение, но еще долго не может прийти в себя.

— Как ты заставила ее заснуть?

— Она не спит.

— Что?

— Пока она вполне спокойна.

— Ты оставила ее одну, хотя она не спит? — Перед глазами Арина встала картина: ночь Зимнего восстания, Кестрель стоит в шлюпке, поднятой высоко над черной водой залива, и готовится прыгнуть вниз. В следующий миг он вспомнил, что она спрашивала о кольце Рошара. — Сарсин, возвращайся, ее нельзя оставлять одну.

Кузина слегка расслабилась, сменила позу. Ее лицо смягчилось, выдавая усталость.

— Кестрель слишком сильная, она этого не сделает.

— Да ты посмотри на нее! — воскликнул Арин, как будто Кестрель сидела рядом. «Посмотри, что я натворил», — чуть не добавил он, но в последнюю секунду сдержался. Сарсин все равно ответит, что Арин не виноват. Но он-то знает правду.

Сарсин села на пол напротив него, подогнув колени и подобрав юбку.

— Поверь, я прекрасно ее рассмотрела. Я искупала ее, переодела, уложила в кровать. Да, Кестрель исхудала и больна, но жива. Она боролась за жизнь изо всех сил. Ты ошибаешься, если думаешь, что она слабая.

— Тогда я сам побуду с ней.

Сарсин покачала головой:

— Тебя она видеть не хочет.

— Мне все равно.

— Она не причинит себе вреда.

— Откуда ты знаешь?

— Арин, я буду о ней заботиться, не сомневайся, но мы не можем сидеть с ней целый день.

— Я могу.

— Ей это не понравится. Она даже саму себя не помнит. Как же Кестрель во всем разобраться, если ее никогда не оставляют наедине с собой?

Арин запустил пальцы в грязные волосы, ладонями закрыв глаза.

— Но я-то ее помню. Гордая девушка с храбрым, благородным сердцем. И такая скрытная. Я должен был догадаться.

В памяти Арина пронеслись дни, проведенные в валорианской столице. Он глотал одну наживку за другой. Ее насмешки и то, как она отмахивалась от него и унижала, выглядели логично. И он легко всему поверил.