— Когда-то мой отец имел славу воинственного налетчика, но он принял обет бедности за несколько лет до моего рождения, — хрипло произнес Вульф.
Его признание удивило Кассандру.
— Что же его заставило?
— Гибель людей. И, боюсь… любовь, — его хватка окрепла. — Моя мать-христианка была захваченной в плен рабыней. После одного из набегов моему отцу ее подарил его отец. Она ему нравилась, забавляла его. И, в конце концов, приручила когда-то гордого воина и превратила его в покорного фермера, который отказывался поднимать меч, чтобы угодить недавно открытому для себя Богу.
На его лице девушка видела неприкрытые эмоции. Презрение, которое он испытывал к тем, кто выбрал мир, а не войну.
— Ты не согласен с его выбором?
— Нет. Что хорошего в мужчине, который не может защитить себя и тех, кого любит? — Его глаза потемнели, стали смертоносными. Его внутренняя ярость вызывала в ней оз-ноб. — Когда Юты[германское племя, жители Ютландии, материковой части Дании, занимающей северную часть Кимврского полуостров; после завоевания в V в. острова данами, смешались с ними. ] ворвались в нашу деревню, чтобы грабить и захватывать рабов, мне рассказывали, что он поднял руки и просто пропустил их. Все, кто выжил, проклинали его за трусость. Он, одно только имя которого заставляло врагов трястись от ужаса, был убит как беззащитный телок. Я так и не понял, как он мог стоять там, принимая смертельный удар и даже не пытаясь себя защитить.
Кассандра дотянулась до его брови, разгладила ее пальцами. Она чувствовала его боль. Но не ненависть или снисходительность была в его голосе — вина.
— Мне так жаль.
— Как и мне, — шепнул он, в его глазах ревел шторм. — Но самым страшным было не то, что я оставил его там умирать, я забрал с собой брата. И без нас некому было их защитить.
— Где вы были?
Он опустил глаза к полу. Но она все еще видела, как он бичует сам себя. Он хотел вер-нуться и все исправить, так же как она мечтала вернуться в ту ночь, когда Даймоны Спати уби-ли ее мать и сестер.
— Годом раньше — летом — я отправился искать славу и богатство.
Вульф отпустил девушку и оглядел свое скромное жилище.
— После того, как меня настигла весть о его смерти, богатство больше не казалось мне важным. Бог с ними, с разногласиями. Я должен был быть рядом с ним.
Она дотронулась до его обнаженной руки.
— Наверно ты очень сильно любил отца.
Он устало вздохнул.
— Иногда. Но порой я его ненавидел. Ненавидел за то, что он не был тем человеком, ко-торым должен. Его отцом был уважаемый ярл, но мы жили как вечно голодные попрошайки. Осмеянные и обруганные собственной родней. Моя мать гордилась оскорблениями. Говорила, что страдание есть Божья воля. Якобы оно делает нас лучше. Но я никогда в это не верил. Сле-пая преданность отца ее идеалам бесила меня все сильней. Мы, отец и я, постоянно ругались. Он хотел, чтобы я вел себя так же, как и он, терпел брань и помалкивал.
Мука в глаза Вульфа трогала Кассандру даже больше, чем нежность его рук.
— Он хотел, чтобы я стал чем-то, чем я стать не мог. Я не мог подставить другую щеку. Не в моей натуре было не ответить оскорблением на оскорбление, ударом на удар.
Он повернулся и, сердито сведя брови, взглянул на нее.
— Почему я тебе все это рассказываю?
Секунду Кассандра раздумывала.
— Сон, полагаю. Это то, что у тебя в голове.
Но с какой стати оно проявилось в ее сне, она не могла даже представить.
Фактически сон этот становился с каждой минутой все более странным. И она не могла разобраться, с чего это ее подсознание такое выдало.
Почему ее воображение вызвало в сон ее загадочного Темного Охотника…?
— Ага, наверняка, — кивнул он. — Я думаю, что поступаю с Кристофером так же, как когда-то поступили со мной. Я должен дать ему возможность прожить свою собственную жизнь, а не пытаться так часто влиять на его выбор.
— Почему бы и нет?
— Честно?
— Конечно же, я предпочитаю честность лжи, — улыбнулась девушка.
Вульф слегка улыбнулся, затем снова погрузился в раздумье.
— Я не хочу потерять еще и его.
Его голос был глубок, в нем ощущалась боль. Сердце Кассандры сжалось.
— И, тем не менее, у меня нет выбора. Я его потеряю.
— Почему?
— Все умирают, миледи. По крайней мере, в смертном мире. А я продолжаю жить. Когда всё вокруг рассыпается в прах, снова и снова.
Он поднял на нее глаза. Агония на его лице проникала в самую глубь ее души.
— Ты представляешь, каково это, держать тех, кого любишь, в объятиях, пока они умира-ют?
Кассандра вся сжалась, вспомнив гибель матери и сестер. Она хотела подойти к ним по-сле взрыва, но охранник оттолкнул ее, пока она буквально выла от горя.
«Слишком поздно, им не помочь. Нам надо бежать»
Ее душа кричала в тот день.
И даже сейчас она кричала от всех несправедливостей в ее жизни.
— Да, я представляю, — прошептала она. — Я тоже видела, как умерли те, кого я любила. Все что у меня осталось — это мой отец.
Его взгляд стал острым.