Образ Скотта, пристающего к Роуз, разрушает все остальные образы у меня в голове. Из-за него мое пребывание в машине, а не рядом с ней, кажется настолько болезненным.
Еще один гудок прерывает мои мысли. Я ускоряюсь и сокращаю небольшое расстояние впереди, чтобы успокоить мудака позади меня. Мой взгляд перемещается на знаки съезда с автомагистрали, и слова сливаются вместе настолько, что их почти невозможно прочесть. Я моргаю и пытаюсь сосредоточиться, но это практически не помогает.
Я начинаю ощущать последствия 36 часов без сна. Для меня ночь — это ночная смена. Проекты для занятий. Деловые переписки по Cobalt Inc. Все, что требует моего внимания. Конечно, я и раньше работал по ночам, но у меня есть правило — никогда не превышать 36-часовый лимит без сна. Отсутствие сна снижает эффективность работы мозга.
Вот что я получаю, отказавшись от своего лимузина с водителем. Я мог бы вздремнуть на заднем сиденье, пока Гиллиган вез бы меня в Филадельфию. Но с того момента как начались съемки, я решил, что сам сяду за руль серебристого седана. Мне, может, и предоставлена такая роскошь, но я много работаю для этого. И если бы всем в шоу показали, как меня возят на лимузине, то все бы подумали, что я ленивый сукин сын.
Мои глаза закрываются, и я чувствую, как усталость давит на мышцы. Я принимаю сознательное решение осторожно свернуть на следующем съезде и припарковаться перед аптекой.
Я достаю телефон и захожу внутрь здания.
— Мне нужно, чтобы ты прописал мне Аддерол, — говорю я в трубку. Мои мокасины стучат по кафельному полу, и сотрудница аптеки бросает на меня прищуренный взгляд. В своих черных брюках и белой рубашке на пуговицах я больше подхожу для Уолл-Стрит, чем для придорожной аптеки.
— Нет, — Фредерик даже не колеблется. — И в следующий раз, когда позвонишь, можешь начать со слова
Я скриплю зубами, останавливаясь перед полкой с противоотечными средствами. Фредерик был моим психотерапевтом со времен развода моих родителей. Как сказала моя мать:
Фредерик учился в колледже по ускоренной программе, и я познакомился с ним, когда он окончил медицинскую школу всего в двадцать четыре года. У него был этот дух. Он жаждал знаний и был полон той страсти, которую уже утратили другие тридцатилетние и сорокалетние психиатры, с которыми я встречался. Поэтому я выбрал его.
Он является моим психиатром уже двенадцать лет. Я бы даже назвал его своим лучшим другом, но он постоянно напоминает мне, что друзей нельзя купить. Каждый год он зарабатывает на мне ошеломляющую сумму, и я дополнительно плачу ему за некоторые моменты — например, за то, что я могу позвонить ему в любое время суток, и он сосредоточит на мне все свое внимание.
На нашей последней сессии мы обсуждали Скотта Ван Райта, и я старался (довольно плохо) не обзывать продюсера всякими именами, как будто мне снова семь лет, и я пристаю к мальчику-хулигану. Но возможно, я использовал слова «сомнительная, тщеславная человеческая бактерия», когда Фредерик спросил меня, что я думаю о Скотте.
К счастью, у психиатров есть этический долг хранить тайну пациента.
—
— Я могу, но не стану.
Я глубоко вздыхаю, изучая полки.
— Сейчас не время быть непреклонным. Я и так уже опаздываю.
— Во-первых, успокойся, — говорит он, и я слышу шорох на другом конце провода. Наверно, перекладывает бумаги. Он любит делать заметки.
— Я спокоен, — говорю я, добавляя невозмутимости в свой голос для большего эффекта.
— Ты только что употребил слово
— Не издевайся надо мной.
— Тогда ты тоже не издевайся надо мной, — возражает он. Нормальные терапевты не должны быть такими сварливыми, но я тоже не совсем нормальный пациент. — Ты помнишь наш разговор прямо перед твоим первым годом обучения в Пенсильванском университете?
— У нас было много разговоров, Рик, — говорю я небрежно. Мои пальцы скользят по двум разным брендам средств от заложенности носа. Я проверяю составы на этикетках.
— Разговор был об Аддероле, Коннор.