Поцелуй Мистраля

С верхней ветки самого высокого дерева свисало что-то белое. Мне показалось сначала, что Айслинг уцепился за ветку руками, нарочно на ней повис, но тут я увидела, что руки у него опущены. Он висел на ветке... но не держался за нее руками.

Дождь полил сильнее.

– Ветка... – прошептала я. – Она проткнула ему грудь.

– Да, – сказал Мистраль.

Я сглотнула – с таким трудом, что стало больно. Чистокровного сидхе убить непросто. Рассказывают, что сидхе оставались живы с отрубленной головой, даже ходить могли. Но о том, что можно выжить, потеряв сердце, никто не рассказывает.

Кое-кто из стражей не хотел, чтобы Айслинг оставался ночевать с нами в одной комнате, – считал его слишком опасным. Когда-то достаточно было взглянуть Айслингу в лицо, чтобы влюбиться мгновенно и безнадежно. Даже богини – а иногда и боги – не могли сопротивляться его магии, если верить легендам. Так что он всегда был закутан с ног до головы, а лицо скрывал под вуалью, только глаза оставляя на виду.

Айслинг был так прекрасен, что в него влюблялись все, кто его видел. По моему приказу он применил свою магию к одной из наших противниц. Она пыталась убить Галена и едва в этом не преуспела. Но я не понимала, чего я потребовала от Айслинга и на что обрекла ее. Она рассказала нам, что мы хотели, но выцарапала себе глаза, чтобы не оставаться под его властью и дальше.

Он побоялся снять в моем присутствии рубашку – опасался, что во мне слишком много смертной крови, чтобы смотреть на его торс, не то что на лицо. Чары его на меня не подействовали, но глядя на свисающую с ветки безжизненную массу, едва видную сквозь дождь и сумрак, я вспоминала его. Его кожу, золотую, словно кто-то посыпал ее золотым порошком, его совершенное тело. На свету он искрился – не только магией, – он мерцал, как мерцает на свету драгоценный металл. Он сиял красотой, сиял всем своим существом. А сейчас он висел под дождем – мертвый или умирающий.

И черт меня возьми, если я знала почему.

Глава 8

Мы шли к телу Айслинга, ступая по мягкой земле. Колючие сухие стебли тонули в раскисающей почве – если этот ливень надолго, земля превратится в грязь. Мне пришлось защищать глаза от дождя, когда я подняла голову, рассматривая тело.

Ну да, тело. Я уже мысленно отстранялась от Айслинга. Уже нажимала тот воображаемый переключатель, который в Лос-Анджелесе давал мне нормально работать над расследованием убийств. Тело – это неодушевленный предмет, это совсем не Айслинг. Тело там висело, и грудь ему проткнула ветка толще моей руки. Со спины она торчала не меньше чем на два фута. Какая же сила могла вогнать ее в грудь крепкого мужчины, воина Неблагого Двора? Почти бессмертного существа, когда-то почитавшегося как бога? Не так-то легко его убить, а он даже не вскрикнул... Или вскрикнул? Неужели он кричал в предсмертном отчаянии, а я осталась глуха? Неужели его последний вопль заглушили мои крики удовольствия?

Нет-нет, так думать нельзя, а то я убегу отсюда с визгом.

– Неужели он... – начал вопрос Аблойк.

Никто ему не ответил, и вопрос никто не закончил. Мы могли только смотреть, не говоря ни слова, будто, пока мы не скажем вслух, факт не станет фактом. Айслинг висел так безвольно – будто сломанная кукла, только тяжелая, плотная, слишком настоящая для куклы. Та совершенная неподвижность, та вялость рук и ног, та тяжесть, какой не бывает даже в самом глубоком сне.

В насквозь промоченной ливнем тишине я сказала:

– Мертв.

И слово прозвучало неимоверно громко.

– Но как? Почему?.. – спросил Эйб.

– Как – вполне очевидно, – ответил Рис. – А вот почему – это загадка.

Я повернулась от висевшего на дереве груза к сумраку сада. Не столько от Айслинга отворачивалась, сколько хотела увидеть всех прочих. Я очень старалась не замечать, как стиснуто горло, как колотится пульс. Старалась не додумать мысль, из-за которой я повернулась, всматриваясь в полумрак. Неужели все остальные где-то там – мертвые или умирающие? Кого еще пронзила насквозь какая-нибудь волшебная коряга?

Не видно было ничего, кроме нагих ветвей, тянущихся к тучам, – ни на одном дереве не висел ужасный трофей. В груди чуть отлегло.

Айслинга я почти не знала. Любовником моим он не был, а стражем прослужил всего день. Потеря меня печалила, но среди пропавших стражей были те, о ком я беспокоилась гораздо больше. Я была счастлива, не увидев их развешенными по веткам, но где они могут быть еще – так и не узнала. Где же они?

Дойл сказал почти в самое ухо, я даже вздрогнула:

– Больше никого на ветках я не вижу.

– О нет. – Я покачала головой и глянула на Холода. Он стоял близко, но не настолько, чтобы меня обнять. Мне хотелось, чтобы меня обняли, чтобы утешили, – но желание это было ребяческое. Я как ребенок в темноте хотела услышать утешительное вранье, что под кроватью не прячется чудище. В мире, где я выросла, чудища были нормой.

– Вы с Никкой держали Галена. Куда они оба подевались?

Холод отбросил с лица волосы, в полумраке почти такие же серые, как у Мистраля.