Он опять улыбнулся, и вокруг ощутилось какое-то движение. У высокого сводчатого потолка двигалось что-то серое. Облака – у потолка собралась кучка облаков. Я посмотрела Мистралю в глаза и сказала:
– Трахни меня, Мистраль.
– Это приказ, моя принцесса? – спросил он с улыбкой, но голос у него был не такой уж радостный.
– Только если ты хочешь его получить.
Он пристально на меня посмотрел и сказал:
– Я предпочел бы приказывать сам.
– Так приказывай.
– Перевернись, – скомандовал он, но не так уверенно, как раньше, словно не вполне ожидал, что я послушаюсь.
Я уже достаточно пришла в себя, чтобы перекатиться на живот, хотя и не быстро. Мистраль немного отполз на коленях и остановился у моих ног.
– Встань на четвереньки.
Я выполнила его просьбу – или приказ. В результате я оказалась лицом к Аблойку, который так и сидел неподвижно на краю нашего импровизированного одеяла. Я думала увидеть в его глазах вожделение или еще какое свидетельство, что он наслаждается зрелищем, но увидела совсем другое. Мирную, спокойную улыбку. С нашим поведением она никак не согласовывалась – на мой взгляд по крайней мере.
Ладони Мистраля погладили меня сзади, тело его касалось меня, и я дрожала от предвкушения.
– Тебе правда это нравится.
– Правда.
– Тебе правда нравится так жестко?
– Иногда, – сказала я.
Он ласкал меня, но пока снаружи.
– Теперь? – спросил он.
Я припала головой и плечами к земле, и нижняя моя половина приподнялась, подаваясь к нему. Но он чуть отклонился, не пустил меня. Я протестующе застонала. Ветер нес запах дождя, нес тяжесть безмолвного грома. Приближалась гроза, и мне хотелось, чтобы Мистраль вошел в меня до того, как гроза разразится.
Он засмеялся типично – и так чудесно – по-мужски.
– Это "да"?
– Да, – сказала я.
Я вжалась щекой в ломкие листья; руки и лицо прикасались к пересохшей почве. Глаза пришлось закрыть, чтобы не пораниться о сухие стебли.
Я не понимала, что говорю вслух, но, наверное, говорила. Потому что расслышала собственный голос, умоляющий: "Пожалуйста, пожалуйста", – повторяющий это слово опять и опять, очень тихо, почти про себя – губы шептали скорее сухой листве, чем мужчине, которого я умоляла.
Он чуть вдвинулся в меня, и ветер вдруг стал другим – почти горячим. Он все еще пахнул дождем, но был в нем еще и металлический привкус. Запах озона, запах молнии. Вокруг смыкалась жаркая духота, и я вдруг поняла, что это не я хочу, чтобы Мистраль овладел мной до начала грозы, а что гроза не начнется, пока он мной не овладеет. Это он был грозой, как Аблойк был кубком. Это Мистраль был повисшей в воздухе тяжестью, и он же был электрическим предвестием молнии, от которого дыбом вставали волосы.
Я поднялась к нему, но он отстранил меня, напрягая руки.
– Нет, – сказал он, – нет. Я буду решать когда.
Я снова легла плечами на землю.
– Разве ты не чувствуешь, Мистраль? Разве не слышишь?
– Гроза, – сказал он, и голос у него стал ниже, перешел в рычащий раскат, в нем слышались отзвуки грома.
Я привстала снова, но не чтобы перебороть его неуступчивость. Мне нужно было на него посмотреть. Увидеть, не изменилось ли еще что-то, кроме его голоса. Мистраль по-прежнему сиял магией, но на сияние как будто наплывали серые тучи, и свет я видела сквозь их завесу.
Мистраль посмотрел на меня, и глаза его ярко вспыхнули – так ярко, что на миг его лицо потерялось в этом ярчайшем свете. Вспышка померкла, оставив образ молнии у меня перед глазами. Но без молнии глаза Мистраля не приобрели снова цвет грозовых туч, они стали черными – той черноты, что иногда накрывает небо среди бела дня и заставляет разбегаться в поисках укрытия – потому что небо говорит о приближении опасности. О приближении чего-то, что может утопить, сжечь, истребить силой, что вот-вот упадет с небес.
Я задрожала, глядя через плечо на Мистраля, задрожала, потому что подумала... А вдруг я слишком человек, чтобы вынести это? Вдруг его магия сожжет мою плоть, ранит меня сильнее, чем я хочу?
Аблойк словно подслушал мои мысли. Он заговорил очень тихо, и я повернулась к нему. Он так и стоял перед нами на коленях, но его светлая кожа как будто таяла в густеющей тьме, словно он сам целиком растворялся в круге силы. Волосы у него были прочерчены синими, красными, зелеными линиями, и эти линии выходили за ограничивающий нас круг, тянулись к стражам за его пределами. В глазах у Аблойка вспыхивали искры всех трех цветов, и его магия как будто усиливалась. Он сам будто становился этой магией и переставал быть Аблойком. Наверное, если он не поостережется, он весь превратится в линии силы, уходящие во тьму.
– Земля и небо ведут очень старый танец, Мередит, – сказал Аблойк. – Не бойся силы. Она ждала тебя слишком долго, чтобы теперь тебя потерять.
Я прошептала хрипло:
– Посмотри на него!
– Да, – сказал Аблойк, – да, он – нарождающаяся гроза.
– Я смертная!
Мне показалось, он улыбнулся, но мне плохо было видно его лицо – хоть он и сидел всего в паре футов от меня.
– Здесь и сейчас ты Богиня, ты земля, что ждет удара небес. Разве может здесь оказаться просто смертная?