Поцелуй, Карло!

– Матери о себе не думают. Умирая, моя мама сказала: «Когда ты счастлив, и я счастлива и буду это знать и в другом мире. Так что обещай, что будешь счастлив».

– То есть теперь ты из чувства вины должен быть счастливым.

– Я это вижу иначе, – покачал головой Ники.

– Моя мать всегда заставляла сестер и меня быть добрыми, прилежно учиться в школе и прочее. Чувство вины – это был ее инструмент. Эффективный, надо признать.

– И оттуда же – преданность. Мать оставалась с вами все эти годы. Я бы принял на себя любую вину, да все что угодно, лишь бы моя мать была рядом.

– Сколько тебе было, когда она умерла?

– Пять. Почти шесть.

– И ты ее помнишь?

– Помню. И хочу думать, что помню каждое ее слово, но, видимо, принимаю желаемое за действительное. Все, что я запомнил, это вроде пьесы с ее словами, и я смотрю эту пьесу мысленно.

– И со мной происходит то же самое.

– Так и должно быть. Кто же еще ее будет помнить, если не ты? Я воображаю маму молодой, и полной жизни, и красивой. Я помню, как она причесывалась. И что носила. И как смеялась. Помню ее аромат. И, знаешь, твои духи… тоже напоминают мне мать.

Калла вытянула руку и поднесла запястье к носу Ники:

– Называются Bella Arancia. Я покупаю их на ярмарке, по флакону в год.

– Прелестно.

– Спасибо. Каждый год сюда приезжает пара из Калабрии, они сами смешивают духи и одеколоны. Мои сделаны из красных сицилийских апельсинов. Ты бы купил такие для Пичи на следующей ярмарке.

– Я никогда не покупаю ей духи. Она их берет по скидке в магазине. Это всегда Arpиge.

– Изысканно.

– Весьма. Мне нравится. Но она не пахнет, как итальянский сад летом. Как мама.

– Однажды у вас будет дочь, и мама вернется. Так обычно бывает.

– Думаешь? Надеюсь, что это правда. Я начинаю забывать всякие мелкие детали и боюсь, что память о ней исчезнет, как только я уеду с Монтроуз-стрит. Я прожил в этом доме всю жизнь, и это единственное место, где я жил с матерью. Я вспоминаю о ней каждый раз, когда ухожу из дома или возвращаюсь. И когда я выхожу за дверь, то чувствую, что оставляю там ее.

– И что это говорит о нас? – задумалась Калла.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы не можем расстаться с родным домом.

– Наверное, есть важные причины оставаться, – пожал плечами Ники.

– Мне надо заботиться о папе.

– И я не был готов жениться до сих пор.

– А как ты узнал, что готов?

– Просто знаю. А как насчет адского красавца с нежным вздернутым шнобелем, с которым ты встречаешься?

– Фрэнк очень мил.

– Будущий мэр Филли. Важная персона. С амбициями. Основательный. Он взбирается по карьерной лестнице. Тебе лучше вложиться в шляпки.

– Эта роль не по мне, ты хочешь сказать?

– Ты способна сыграть любую роль.

Калла покраснела. Единственный человек, который говорил ей эти слова и действительно так и думал, был ее отец. И именно эти слова давали ей уверенность в себе, когда она режиссировала первую свою постановку.

– Но «Филадельфия инкуайрер» так не считает, – сказала она, собирая страницы суфлерской копии. – Мы закончили на сегодня. Иди отдыхать. Тебе надо работать над Шекспиром, а мне – заняться бухгалтерией.

– Я слышал, что некий Ники Кастоне, новый актер, все изменит. И черная полоса сменится белой для этого старого сарая. – Ники встал и помог подняться Калле.

– Это было бы прекрасно, потому что я слышала от агента Марио Ланцы, что он собирается в Голливуд, так что не приедет в Саут-Филли спасти нас, – призналась Калла.

Ники не отпускал рук Каллы.

– Тебе не нужен Ланца, когда у тебя есть Кастоне.

– Пора запирать.

Ники отпустил ее руки.

– Работать. Работать. И еще раз работать, – подшучивал Ники, провожая Каллу до двери со сцены мимо стола с реквизитом, на котором лежали стопки буклетов и афиш, рекламирующих будущее представление.

– Только так достигается совершенство. – Калла взяла пачку буклетов. – Сделай одолжение, возьми их и раздай своим пассажирам.

– У меня всего лишь человек десять в день.

– Поможет и это.

– Почему бы не мыслить большими числами?

– Хочешь забрать все?

Ники подхватил большие картонные афиши, сложенные на столе.

– Я спрошу дядю, можно ли их установить на такси. Мы же по всему Саут-Филли катаемся. Я думаю, что так весть распространится быстрее.

– Вы правда это сделаете?

Ники кивнул и зажал афиши под мышкой.

– Увидимся вечером в субботу.

И вышел.

Калла слышала, как он насвистывает за дверью. Завелся двигатель машины, потом захрустел под колесами гравий. Она выключила свет и тоже вышла, нащупывая ключи, чтобы запереть дверь. Ключ щелкнул в замке, и с этим щелчком сердце ее разбилось. Она не могла представить, что закроет театр навсегда, и у нее не осталось идей, как его спасти.

Ники ехал в гараж медленно, не торопя время. Ему надо было подумать о том, что он узнал на репетиции, перед тем как присоединиться к семье за вторничным ужином с макаронами. В животе заурчало. Он вспомнил о тете Джо, набирающей в тарелки спагетти; как она поднимает их из миски высоко в воздух двумя большими вилками, грациозным движением, словно дирижер оркестра, и рот его наполнился слюной. Он зевнул, паркуясь на огромной цифре 4.