— Так я же умру. Чем не покойник, чем не свеж, — улыбнулся Тано. — Возьмите часть меня, я этого хочу. Мне будет гораздо легче умирать, веря, что клад вы найдёте. Так вы найдёте его наверняка.
— Ты не из плоти, малыш, — с участливым сожалением объяснила Лала.
— Мне кажется, это не важно в данном случае, — заметил Тано.
— Я так не могу, — покачала головой Лала опечалено. — Взять часть тебя, это надругаться над телом. Это… неправильно.
— Но я этого хочу. Хочу, чтоб моя жизнь не была напрасной. Возьмите. Пожалуйста! — очень мягко попросил он.
Лала молчала. Над берегом повисла трагическая тишина. Рун стало от неё тягостно.
— Я сделаю это, Тано, — дал слово он с твёрдостью. — Возьму твою части чку.
— Вот спасибо, отец! — обрадовался гномик. — В таких делах лишь на мужчин можно положиться.
Личико его совсем просветлело. Он сидел, побалтывая ножками, наслаждаясь летним днём, зрелищем просторов, близостью родных людей. Своим бытием. Кажется, ему действительно было хорошо.
— Тано, а хочешь полетать? — ласково предложила Лала. — Я бы тебя могла поднять, покатать по небушку.
— А можно?! — воодушевился Тано. — Вот это да! Я и не мечтал о таком.
Рун передал Тано Лале. Она встала. Рун тоже. Она одарила его добрым доверчивым взглядом.
— Ты уж, Рун, не смотри вверх пока, ладно?
— Ну конечно, — кивнул он. — Не в первый раз поди взлетаешь при мне. Не посмотрю ни за что.
Лала улыбнулась ему благодарно.
— Прощай, отец, — тепло сказал Тано. — Было приятно быть здесь с тобой. С вами.
— Прощай, Тано, — тоже с теплотой ответил Рун. — Ты удивительный. Я рад, что узнал тебя.
Он отвернулся к речке, сел наземь, стал смотреть на воду. Услышал удаляющийся шелест крыльев. И затем остался один на один с природой и своими мыслями.
Похороны состоялись уже через пол часа. Лала плакала. Рун выкопал ножом на лужку ямку, положил туда куколку, взяв от неё одну веточку-ручку. Сотворил над могилкой знак упокоения. Закопал. Сходил за прутиком, поставил над холмиком три небольших его кусочка, символизирующих трёх идолов. Снова сделал знак упокоения. Поднялся с колен, сделал третий раз знак упокоения. Вид у него был мрачный.
— Покойся с миром, Тано, — произнёс он со вздохом. — Ты был необыкновенным. И кажется хорошим. Мне жаль, что тебя больше нет.
Лала сложила молитвенно ручки, закрыла глазки и стояла так, шевеля губами, неслышно произнося что-то. Через минутку она закончила, в очередной раз отёрла слёзы кулачком. Подошла к Руну. Он обнял её.
— Лала, это какой-то перебор, — проговорил он расстроено. — Словно сына похоронили. Это ненормально как-то. И ведь не скажешь, что всё игра, не отмахнёшься. Оно хотело жить, и оно умерло. Тано хотел жить. Очень. Гадко как-то. Получилось.
— Не знаю, Рун. Что-то не так вышло, — печально молвила Лала. — Слишком много души вдохнулось. В Тано. Опыта не хватает мне. Магия дело сложное и ответственное. Чуть ошибёшься, вместо добра сотворишь зло. Или причина в том, что я уже взрослая. Маленькие феи-девочки делают весёлых куколок, детской радостью наполненных, которым и в голову не придёт предаваться размышлениям о жизни и смерти, а у взрослых девушек может и должны выходить куколки, зрелые думы и чувства имеющие. Всему своё время. Больше я никогда не стану оживлять куколок. Это жестоко. Или надо только куколок зверюшек оживлять. Кто не осознаёт себя и потому не переживает. Или куколок-куколок, кто всё равно остаётся куколкой, когда оживёт. Гномиков точно не стану больше.
— Но он рад был побыть живым. Тано. Ты не права, — заметил Рун.
— Нет, — не согласилась Лала. — Нельзя давать столь краткую жизнь тому, кто так жаждет бытия. Жестоко это.
— Пойдём домой, Лала, — попросил Рун тихо. — Что-то устал я сегодня.
— Пойдём, родной, — прошептала она.