Потому что люблю

— Знаю… — Ему стало жалко ее. Предательски трогательный комок подкатил к горлу, и Виктор Гай охрипшим голосом сказал: — Не хочешь переезжать — не надо. Я не гоню. Тем более что ты не просила квартиру.

— Я не хочу? — Ее голос уже звенел слезами. — Я сегодня же перееду.

— Переезжай сегодня, — сказал он спокойно и подошел к ней. — Только зачем? Разве здесь вам с Андреем плохо?

Она рванулась к своей комнате, но попала прямо к нему в руки.

— Можешь радоваться. Сегодня же уеду. Пусти.

И обессиленная повисла на его руках. Узкие худенькие плечи мелко затряслись от рыданий.

— Потекла река Волга… — Он поправил ей волосы, воротничок. — Начало всемирного потопа. — Вытер платком щеки, глаза, как маленькому ребенку, приподнял за подбородок лицо, ободряюще улыбнулся. — Никуда, слышишь? Никуда не отпущу.

Она согласно кивала головой и никак не могла остановить слезы.

В дверь постучали. Виктор Гай усадил Надю в кресло и вышел открыть. Худенький мальчик, сын почтальона, подал вместе с телеграммой грязную тетрадь для росписи. Виктор Гай черканул какую-то закорючку и вскрыл бланк. Глаза тревожно метнулись по строчке: «Дорогая Надюша…» Он почувствовал на лице холодный пот, в ладонях липкую влагу. И мозг обожгла догадка: Федор! «Это же здорово!» — попытался он обрадоваться и успокоить себя, но ни успокоения, ни радости не ощутил. «Да что это я!» — прикрикнул он сам на себя и спокойно дочитал телеграмму:

«Дорогая Надюша еду к тебе. Подробности при встрече. Оля тчк. Виктор готовь одну комнату моей семье возвращаемся двадцать пятого августа минским поездом. П а н т е л е й».

Постояв в коридоре еще несколько секунд, он окончательно овладел собой, улыбнулся и подошел к Наде.

— Пантелей и Оля едут к нам. — И протянул телеграфный бланк. — Так что твоя квартира на первое время будет в самый раз. И молчал… Ну Пантелей!..

Надя обрадовалась, засуетилась. Все пыталась быстрым движением убрать падающие на лоб волосы, а те непослушно снова и снова падали на лоб.

— Он давно ее звал, да она не соглашалась. Двое детей, школьники уже, боялась. А он-таки уговорил. Молодец! Ты отчего загрустил? — Ее брови сделали взмах. — Оля — умница, им будет хорошо. Ну снимай гимнастерку, сейчас воду приготовлю…

— Минский поезд в шестнадцать приходит, а у меня полеты после обеда… — Рядом с Надей он казался огромным и беспомощным.

— Я встречу сама. Помойся и поспи. Вон какие глаза усталые.

И когда Виктор Гай помылся и лег в кровать прямо поверх одеяла, она снова без стука вошла к нему и присела на краешек в изголовье. Он взял ее руку и провел пальцем по хитро переплетающимся линиям ладони.

— Нам с тобой, Виктор Антонович, есть о чем серьезно подумать… — Она уже овладела собой, в ее глазах была мудрая ясность, в голосе твердая уверенность.

— Да, Надя, есть.

— Ты все понимаешь?

— Нет.

— Что ты не понимаешь?

— Столько лет рядом, а я как слепой.

— Ты рано прозрел, Витюшкин. Все будет как было: просто и ясно. Я слабее тебя, могу дрогнуть, как сегодня. А ты сильный, тебе нельзя.

— Надя…

— Ну что?

— Мы уже не сможем как прежде.

— Сможем, Витюшкин. Выбора у нас нет.

— Но ведь так нельзя!

Виктор Гай почти выкрикнул эти слова, как выкрикнул однажды в детстве, когда подаренный ему голубь без труда вырвался из руки и взвился к небу. Пока он держал птицу, его сердце билось взволнованно и счастливо, и ему казалось, что счастье это будет длиться бесконечно. Но оно в буквальном смысле выпорхнуло из рук, повергнув мальчишку в горе. «Ведь так нельзя!» — кричал он в небо, еле различая сквозь пелену слез снежно-белого голубя.

— Как — так? — Надя смотрела на него с сочувствием и упреком.

— Я не хочу больше так, — сказал он и отвел глаза.

— Разве ты уже не веришь, что он вернется?

Несколько минут они оба молчали.

— Прости меня, — тихо выдохнул Гай и легонько пожал Надину руку. — Прости… Все война…

— В академию ты в этом году поедешь… На пять лет. Так что все хорошо будет. Я ведь правда не перестала его ждать… Постучал почтальон, и у меня сердце оборвалось… А мы с тобой должны встретить его, не опуская глаз. Ты ведь понимаешь меня?

— Да, Надя, понимаю.

— Ну и молодец. А теперь спи.

Гай потянулся к будильнику, но Надя остановила его.

— Спи. К обеду разбужу.

— Ладно.

— Отпусти уже мою ладошку. — Она осторожно потянула руку и встала. Отошла к двери, улыбнулась. — Спи.

Он долго лежал с открытыми глазами и как-то незаметно заснул, сразу и крепко. Видел во сне новые истребители. И когда Надя разбудила его, был в воздухе, под самыми облаками, летел стремительно и бесшумно.

Этот сон ему вспоминался на аэродроме, когда он поднялся с инструктором в небо на новом истребителе, вспоминался он ему и спустя несколько лет, когда осваивал сверхзвуковой самолет. И еще вспоминался, когда однажды остановился двигатель — летел Гай тогда под самыми облаками стремительно и бесшумно. Но двигатель запустился…