Потому что люблю

— От сна никто не умер, — буркнул Виктор Гай. — Подумаешь, реактивные… На них летать проще, чем на ЯКе. Два-три провозных — и пошел.

— Посмотрим, — бросил кто-то загадочно. — Сегодня и посмотрим.

— Говорят, на рассвете будут.

— Как будут? — снова удивился Виктор Гай.

— Ну артист! — засмеялся сосед. — Ты хоть знаешь, зачем нас по тревоге подняли? Не знаешь? Прилетает эскадрилья реактивных. Встречу будем готовить. Как снег на голову.

— Вот это новость…

— Думаешь, зачем тебя на переучивание посылали? Будешь принимать реактивную эскадрилью. Первую в полку. Будешь переучивать всех нас.

— Вы у меня попляшете, — засмеялся Виктор Гай.

Теперь, когда он все понял, ему стало весело и легко. Значит, тревога и вправду учебная, и уже сегодня он снова увидит Надю, и самое главное — наконец он будет летать на реактивном истребителе.

Виктор Гай прикрыл глаза и почти осязаемо почувствовал, как с мелкой дрожью от силы своей могучей набирает обороты турбина, как освободившаяся от цепкой хватки тормозов машина с места рвется к горизонту, и под блестящее тело фюзеляжа, мелькая, несутся бетонные плиты полосы. И ему так захотелось скорее испытать радость полета, почувствовать на плечах тяжесть перегрузок, увидеть, как солнце падает к горизонту, а земля стремительно вращается вокруг самолета, что он рассмеялся звонко и неудержимо и, чтобы остановить этот неуместный смех, хлопнул соседа по плечу и громко крикнул:

— Это ж здорово мы полетаем, хлопцы! — И тут же подумал, что уже сегодня ему будет что рассказать и Наде, и Андрейке.

Когда грузовик качнулся на тормозах у передвижного командного пункта, Гай сразу увидел майора Сироту. И сразу понял, что затея с тревогой принадлежит только Павлу Ивановичу и никому другому.

Невысокого роста, плотный, как пенек, он твердо стоял у края бетонки, широко расставив ноги, и молча смотрел, как прибывают машины с летчиками.

Виктор Гай поздоровался.

— И это называется сбор по тревоге, — вместо приветствия проворчал Сирота, продолжая смотреть на ведущую к аэродрому дорогу. — Ни в какие ворота не влазит такой сбор. Обросли благодушием.

Гай хотел расспросить его о новых самолетах, но, услыхав «железный тембр» в голосе командира, предпочел помолчать. Пусть выговорится. Он любит поворчать, если что-то не ладится. Но стоит ему перед кем-нибудь высказаться о наболевшем, как у него меняются и тембр и настроение.

Сирота посмотрел на часы.

— Через семьдесят минут будут садиться.

— Что за пожар?

— Откуда я знаю. Позвонили из дивизии: «Встречайте в шесть тридцать эскадрилью реактивных. Ваша будет».

— Интересно.

— Еще как… Давно, видимо, планировали. И тебя переучивали с прицелом.

— Трудно даже поверить…

— Тебе что… Летать бы только. Чтоб побыстрее да повыше. А если беда какая — шишки Сироте. Был бы командиром — не так обидно. А исполняющего обязанности всегда чихвостят будь здоров!

— Зато если пойдет дело, командиром назначат. Полковник наш, говорят, уже сюда не вернется.

— Говорить просто… Пойдет дело… Оно пойдет. В какую сторону? Специалистов только переучиваем, а техника черт знает какая. Как же оно пойдет?

— Рассудку вопреки, наперекор стихии, — улыбнулся Виктор Гай.

— Иди лучше с летчиками поговори и не действуй мне на нервы, — уже более мягко сказал Сирота. — Расскажи им про новую машину. Будет кстати.

…Разговор про новую машину очень быстро перешел в обычный треп, который можно услышать на любом аэродроме в предполетные и послеполетные часы. А в шесть тридцать кто-то рванул дверь и крикнул: «Летят!»

Все тотчас высыпали на рулевую дорожку, которая параллельно взлетной полосе убегала к горизонту. Замерли, вглядываясь в бесконечную голубизну, но небо было чистым и безмолвным. Прошла минута, вторая. Рядом с Виктором Гаем шушукались капитан и какой-то техник-лейтенант. Капитан поднес к уху лейтенанта спичечный коробок и тихо спросил:

— Жужжит?

— Ничего не жужжит, — сказал лейтенант.

— А ты прислушайся.

— Ничего не жужжит…

— А мне кажется, жужжит…

— Нет, ничего не слышу.

— Вот поэтому ты и ходишь пятый год лейтенантом…

— Это почему же? — не уловил юмора лейтенант.

— «Почему да почему»… — почти серьезно продолжал капитан. — Если начальство говорит «жужжит» — значит жужжит. А ты вот ничего не хочешь слышать.

— Как же говорить «жужжит», если там ни черта не жужжит?

Все дружно засмеялись, и в этот момент Виктор Гай увидел над зеленой полоской леса маленькую черточку. Она быстро росла и приближалась.

— Вот он! — показал Виктор Гай рукой, и все повернули головы за его жестом.

Смех оборвался. Черточка на глазах становилась силуэтом самолета, который вдруг, словно им выпалили из пушки, со звенящим свистом пролетел над аэродромом.

— Вон еще идут!

И над головами промелькнула тройка таких же стремительных машин. Потом еще и еще…