Суворов же не сумел разобраться в хитросплетении придворных интриг. Он доверился новым друзьям и сделал неверный шаг. Хорошо осведомленный Державин прямо говорит в своих «Записках»: «Надобно знать, что в сие время крилося какое-то тайное в сердце императрицы подозрение против сего фельдмаршала (Потемкина — В.Л.) по истинным ли политическим каким, замеченным от двора причинам, или по недоброжелательству Зубова, как носился слух тогда, что князь, поехав из армии, сказал своим приближенным, что он нездоров и едет в Петербург зубы дергать. Сие дошло до молодого вельможи и подкреплено было, сколько известно, разными внушениями истинного сокрушителя Измаила, приехавшего тогда из армии. Великий Суворов, но, как человек со слабостьми, из честолюбия ли, или зависти, или из истинной ревности к благу отечества, но только приметно было, что шел тайно против неискусного своего фельдмаршала, которому со всем своим искусством, должен был единственно по воле самодержавной власти повиноваться» [181]
Державин писал свои «Записки» много лет спустя после знаменитых походов Суворова в Италии и Швейцарии, прославивших имя русского полководца. В оценке «неискусного фельдмаршала» слышится распространенная в придворных кругах антипотемкинская версия. Но главное Державин передает точно: осложнение отношений с императрицей, недоброжелательство Зубова и тайное участие Суворова в борьбе против Потемкина. Это не анонимный анекдот, а свидетельство, подтвержденное письмами самого Суворова. Новые друзья полководца свели его с Платоном Зубовым. Горько и обидно читать строки из письма Суворова новому фавориту: «Ежечасно возпоминаю благосклонности Вашего Превозходительства и сию тихую нашу беседу, наполненную разума с приятностью честосердечия, праводушия, дальновидных целей к общему благу» (письмо от 30 июня 1791 г. из Вильманстранда). Кому он это пишет? Он, поседевший в боях воин. Мальчишке, ничтожеству, сила которого лишь в благосклонности престарелой императрицы. Неужели он верит в то, что этот слащавый красавец способен понять и оценить его, Суворова, лучше, чем «батюшка князь Григорий Александрович»? Но Зубов обещал помочь — исхлопотать для Суворова звание генерал-адъютанта. Генерал-адъютанты несли дежурство при дворе (в дежурство графа Н.И. Салтыкова, кстати говоря, начался «случай» Зубова), имели прямой доступ к императрице. Суворов рассчитывал таким способом помочь дочери. Он не знал, что Потемкин уже предлагал императрице отличить его «гвардии подполковника чином или генерал-адъютантом» и что сама Екатерина сделала выбор. В 1795 г. она писала барону Гримму о Суворове: «В общем это очень странная личность. Он очень начитан, обладает большим природным умом, но и бесконечными странностями, которые нередко ему вредят» [182]. Екатерина не пожелала иметь среди своих генерал-адъютантов человека, который в ответ на ее милость торопился забрать свою дочь из дворца, словно это не дворец великой императрицы, а вертеп.
За праздничной мишурой столичных приемов, балов, маскарадов опытный наблюдатель весной 1791 г. мог разглядеть озабоченность, напряженность и тревогу, охватившие правящие круги в Петербурге. Кризис в отношениях Пруссией и Англией достигает высшей точки. Потемкин прилагает все усилия, чтобы отвратить новое вооруженное столкновение. В числе его ближайших сотрудников Безбородко, опытнейший дипломат, пользующийся доверием императрицы. Споры и размолвки между Екатериной и ее тайным мужем чередуются примирением и совместной работой.
«Батинька, первое письмо королевское я читала.,. Король (Густав III.— В Л.) не имеет причины сумневаться обо мне, что я готова заключить с ним союз и что в оном договоримся о субсидии, — пишет императрица Потемкину 4 апреля.— Естьли шведы посольства не хотят, то отложить оно недолго же, но всему надобна благопристойность. От границы же, Бог ведает, какие уступки хотят. Пугательным прусским выдумкам, пришедшим сего утра, я еще отлагаю принять веру... План твой получила, написав сие, и, положа перо сие на стол, читать стану».
Отовсюду шли тревожные вести. Лондонский кабинет вел дело к разрыву отношений с Fосеней. Прусский король держал войска в боевой готовности, а Густав III, недовольный задержкой выплаты обещанных субсидий, предлагал встретиться с Потемкиным на границе, чтобы уладить возникшие трудности. Но Потемкин оставался в Петербурге: по поручению императрицы он дни и ночи работал над планами защиты западных границ и балтийского побережья, где англичане намеревались высадить десанты.
7 апреля Храповицкий записывает в дневнике: «Разные перебежки. Досады. Упрямство доводит до новой войны». Последние слова принадлежат Потемкину, упрекающему императрицу в нежелании пойти на уступки Англии и Пруссии.