Посвящения и посвященные в Тибете

Помните о том, что факт получения ангкура не обязательно означает, что получающий ангкур стоит ниже того, кто его дарует. Бывают случаи, когда двое лам обмениваются ангкурами при взаимном посвящении.

Естественно, невозможно узнать, какие мистические ангкуры получил далай-лама, или даже то, вступил ли он вообще на мистический путь. Точно так же невозможно узнать, какие ангкуры далай-лама способен даровать сам. Эту тайну хранит каждый наставник. Можно утверждать лишь то, что далай-ламы никогда не претендовали быть наставниками-мистиками или духовными руководителями и что не к Потале устремляются ищущие духовного просветления.

Тринадцать далай-лам сменилось в Потале до нынешнего монаха-царя. Большинство из них скончались в молодом возрасте, и только двое из них прославились, но по совершенно различным причинам.

Первый – Лобсанг Гьяцо, которого часто называют "Великий Пятый". Именно он обрел светскую власть над всем Тибетом и, как правитель, завоевал репутацию способного энергичного человека, не пренебрегающего помпезностью и церемониями, столь любимыми тибетцами.

Известность его преемника, шестого далай-ламы, по нашим западным меркам, – скандального происхождения, хотя и он заслуживает специального упоминания из-за предания, связанного с нашей темой.

Ребенок, которому по воле коварной судьбы было предназначено считаться перевоплощением Лобсанга Гьяцо и аватаром Ченрези, казалось, был необыкновенно способным. Несомненно, он мог бы быть как блестящим царем, так и изящным поэтом, если бы далай-ламы, хотя и будучи аватарами, не были вынуждены соблюдать монашескую дисциплину, включающую и строжайший целибат. Именно это последнее условие и оказалось гибельным для Цаньяна Гьяцо.

От звания аватара [тулку] нельзя отказаться; далай-лама не может сложить с себя полномочия. Молодой мужчина, чьи чувства не могло сдерживать занимаемое им положение, пренебрег порицанием своего окружения и дал полную волю своим греховным наклонностям.

Цаньян Гьяцо написал множество стихов, до сих пор очень популярных в Тибете. Они выражают тоску и борение бедного великого ламы. Здесь приведен вольный перевод некоторых из них.

Как ароматен персик в вышине!
Рукою не дотянешься к нему…
О, дева юная, очарование весны,
украдкой на тебя смотрю и вижу сны.
Тайком я на свидание спешу
обнять прекрасную любимую свою…
Увы, ту бирюзу, что найдена с трудом,
оставить должен навсегда потом.
К любимой все мечты обращены,
она близка, но не доступна для меня.
Приснилось мне -я в Океане отыскал
жемчужину, которой нет цены.
Болтливый попугай, замолкни, наконец!
Там, в роще у реки, подруга соловья поет.
Мне безразлична месть богов, и плод, что
предо мной лежит, вкусить не запретит никто.
Я обратился к мудрому ламе66, моля
направить к благу разум мой.
Но даже рядом с ним я как во сне, и
мысль стремится не к нему, а к ней.
Узреть лицо наставника, хотя б на миг, –
напрасен труд, в моем воображенье
незванно предстает любимой лик
необоримой силой, зовом и томленьем.
Мои мысли, блуждая, уносят меня далеко.
О, если б они так к Святому Ученью бежали,
то в краткий миг жизни, что мне отведен,
я Буддой бы стал, отринув земные печали.
На востоке, над вершинами гор,
диск луны ослепительно ярок…
И подобно ему, образ милой моей
неотступно скользит перед взором.
Бессонными ночами далеко мой разум
убегает из дворца, и дни мне не даруют
облегченья… Устало сердце без любимой.

Две следующие строчки, дающие прекрасное описание шестого далай-ламы, известны всем тибетцам:

В Потале он Ринчен Цаньян Гьяцо, а в Шоле и Лхасе – он молодой, веселый парень!

Что думали тибетцы о том, почему августейший Ченрези явился им в образе столь странного аватара? Вера заставляет людей видеть все в особом свете; несмотря на эксцентричность Цаньяна Гьяцо, большинство тибетцев продолжало верить в него.