Посвящение в Мастера

— А ты у него спроси! Ты кто? — здоровый милиционер глазищами цеплял Ходасевича, как пацан пацана, но тут же осекся: взгляд его упал на ногу в мужском туфле и брючине — в тени гончарного круга, казалось, замертво распласталось тело человека. — Е… твою мать! Под конец дежурства такое! А ну-ка, Саня, глянь — дышит чи жмурик уже… А ты что встал бараном?! — здоровяк отвел слегка за спину руку с дубинкой. Казалось, еще миг — и он ринется на перетрусившего Вадьку. — Быстро брось свой прут!!

— Глина это, — промямлил Ходасевич.

— Яка ще глина?! Ты мне мозги не пудри! А то щас твои на тесто пущу!

Ходасевич послушно уронил глиняную дубинку, та больно стукнула его по коленке.

— Ой! — вскрикнул Саня, выпрямляясь над неподвижным телом. — Андреич, это не жмурик.

Это кукла. У нее голова из тря…

— Что ты несешь?! — здоровяк нагнулся над телом. — На хрена она здесь?.. Это ты, что ли, придурок, бросил? А ну давай сюда паспорт!

— Чей, куклы? — неожиданно даже для самого себя пошутил Ходасевич.

— Шо-о?! Прикалываешься?! — угрожающе надвинулся на Вадьку здоровый милиционер. — Щас мы тебя так по-при-калываем! Саня, быстро за руль! Едем!

В отделении пахло казармой. На душе у Вадьки было противно и страшно. Мерзко от такого скопления разного люда — сброда и вроде бы нет, но одинаково несимпатичного, наверное оттого, что судьба свела Вадьку и всех этих людей, прячущих или, наоборот, пялящих на него глаза, схватила за шкирку и стукнула лбами друг о дружку здесь, в отделении раймилиции. Навряд ли грешникам приятно общество друг друга в аду!

— Ну, выкладывай! — усталым, безразличным голосом начал допрос мужчина лет 35, одетый в черный кожаный пиджак и такого же цвета джинсы. Его высокий, с большими залысинами лоб показался Ходасевичу похожим на живот беременной женщины. «Неужто мыслей столько умных?»

— Да я ни в чем не виноват! — с плохо скрываемой дрожью в голосе стал оправдываться Вадька. Но тут ему под левую лопатку больно уперлись чем-то твердым.

— Уйди прочь, Андреич! — поморщился следователь. — Еще будет время… поговорить с человеком. Да. Так я не услышал, в чем ты не виноват!

Вадька замялся, подбирая слова к неясной еще для него самого исповеди. Ходасевича опередил Саня, худющий молоденький сержантик, говорящий грубоватым баском:

— Пал Васильевич! Вот что мы у него изъяли!

С этими словами Саня положил на стол перед следователем дубинку из глины.

— Это что… холодное оружие? — лениво спросил Пал Васильевич, не касаясь дубинки.

— Она и в самом деле холодная. Это глина. Причем не простая. Удивительная! — все больше набираясь неизвестно откуда взявшейся отваги, спешил исповедаться Ходасевич — его прорвало. — С этой глины, собственно, все и началось. Точнее, с моего интереса к ней. Вот, попробуйте согнуть эту колбаску… Видите, как она разгибается!

— Так, значит, это не глина, а резина, — скучным голосом предположил Пал Васильевич.

— Нет! Глина! Я сам ее месил! — пылко возразил Ходасевич, затем смутился, вспомнив вдруг кровоточащий висок незнакомца. — Но послушайте, как все это было. Вчера я случайно наткнулся на объявление в «Данкоре» о выставке керамики. Ее организовала наша художница Катарина Май. Катарина обещала в том объявлении чудо, и я клюнул на это…

Ходасевич, поначалу спотыкаясь о равнодушный взгляд Пал Васильевича, решил рассказать все без утайки. Он даже поведал о том, что в баре «Собака баска Вилли» встретил своих бывших клиентов — толстого Тома, полгода назад заказавшего у Ходасевича унитаз со свистком, и другого заказчика, в прошлом известного госчиновника. Его кухню Вадька облицевал ритуальными масками североамериканских индейцев. Естественно, эти маски ненастоящие, стилизованные, Вадькиных рук… Так недавно маски так напугали жену старого чиновника — она киряла у него по-черному, — что женщина тотчас бросила пить!..

— Кстати, — Ходасевич уже веселился от собственного рассказа, — Ника, жена чинуши, в «Собаке» все ж таки надралась и вздумала поиграть в стриптиз. На кон выставили большую капусту, крутобокую, простите, как ваш лоб. Но Нике жутко не повезло: она содрала последний листок с капусты. Это означало, что она должна раздеться перед всей тусовкой. Так она тут же разделась догола! Представляете? Ой!!

Андреич снова больно ткнул Вадьку дубинкой. Следователь, не глядя на Ходасевича, потрогал глиняную дубинку, помял ее неровные бока, покатал по столу… Потом как вскинет на Вадима взбешенный взгляд и заорет:

— Что ты х…ней маешься?! Какой еще, на х…, свисток в унитазе?! Что ты мне грузишь, козел?! Я не понял! Про какую-то дуру, которой не х… делать, она обдирает капусту, а потом раздевается догола! Ты сам вдумайся в то, что ты мелешь! Да ты можешь ее в рот е…, но ответь: кто ночью избил трех мужиков в том е…ном доме?! Кто?! Крутых мужиков, я тебе скажу!.. Не считая двух изнасилованных баб…