Postscript

– Стоп. – Очевидно, я опять скорчила рожу, потому что то же самое выражение задело меня во второй раз. Я опускаю телефон. – Сейчас Еве один год. Это понятно, что вы дразните ее Обезьянкой, но уверены ли вы, что стоит обращаться к ней так в день ее свадьбы?

Он это обдумывает.

– Но ведь это смешно?

– Она может не вспомнить, что вы так ее называли. Ведь пройдет не меньше двадцати лет.

– Хорошо. – Он откашливается. – Моя дорогая Ева. Я так рад быть здесь в твой особый день. Ты такая красивая в этом платье…

– А что, если она будет не в платье?

– Все невесты всегда в платьях.

– Да, так было в 1952-м.

Он совсем сбит с толку.

– Она может быть в бикини на пляже или в костюме Элвиса в Вегасе. Вы представления не имеете, что ей вздумается надеть. Вы, скорее всего, появитесь на экране. Люди будут шокированы. Растроганы. Смущены. Представьте, каково будет Еве. Достаточно того, что вы делитесь своими чувствами. Лучше не входите в детали, потому что, если дать сбой в мелочах, утратится ощущение подлинности.

– Да. Хорошо. Это вы по делу.

Он начинает снова:

– Здравствуй, моя дорогая Ева. Я в восторге, что могу быть с тобой в этот день, который так много значит, и хотя лично я присутствовать не могу, с этого самого лучшего в зале места я поднимаю свой бокал за тебя. Хочется поздравить и жениха. Надеюсь, он понимает, как ему повезло… – Улыбка его вянет. Он злится. – Что опять?

Я снова перестаю снимать.

– А что, если она выйдет не за мужчину?

Он выкатывает глаза.

– А вы подумайте. Ей сейчас год, и она кажется вам воплощением гетеросексуальности, – пытаюсь шутить я, – но она вырастет и, кто знает, может быть, все переменится. И если вдруг она свяжет свою судьбу с женщиной, то ваши слова испортят всю свадьбу.

Видно, что я его злю, но Пол собирается с силами, начинает еще раз, и все идет хорошо, пока он не произносит: «Как отец новобрачной, от своего имени и от имени Клер…»

Я прекращаю запись.

– Пол, – тихо говорю я.

– Что? – рявкает он.

Я иду к нему. Время наше кончается. Пора мне высказаться начистоту.

– Пожалуйста, позвольте мне говорить без обиняков.

– Господи, а что вы делали раньше? Скоро здесь будут люди, а мы ничего не сделали! Надо было нам сначала порепетировать. – На верхней губе и на лбу у него капельки пота.

– Я предлагала, но ведь вы отказались. Вы хотели все сделать по-своему. Теперь, пожалуйста, выслушайте меня.

Он затихает.

– Я не была с вами честна. Все это время я велась на ваш энтузиазм, была увлечена вашей миссией, но я сослужу плохую службу, если не остановлю это.

Укол в сердце, и он готовит себя к следующему.

– То, что вы сделали, – замечательно. Ваши идеи захватывают. Трогают. Исполнены любви. Но нацелены они в основном на вас. – Останавливаюсь посмотреть, как он это принял, вижу, что неважно. – Они для того, чтобы вы чувствовали себя включенным в их жизнь. И для того, чтобы родные чувствовали, что вы рядом, но ведь в любом случае в памятные моменты вы будете в их мыслях. Так что вы не исчезнете, даже если не реализуете каждую из своих идей.

Он смотрит себе под ноги, по скулам ходят желваки.

– Что, если Каспер не захочет водить машину? Или захочет, и Клер научит его? Что, если Ева не выйдет замуж? Или выйдет, но речь на свадьбе решит произнести Клер? Вы не можете планировать их будущее за них.

– Я вас понял, – неверным голосом отзывается он. – Но я не хочу, чтобы они жили с ощущением, что им чего-то недодали. Чтобы росли с ощущением пустоты, как будто там, где они находятся, всегда зияет сквозная дыра. Пустота за столом в том месте, где должен сидеть отец.

Думаю, сказать или не сказать. Даже Джерри предвидел то, что Полу не пришло в голову. Последнее письмо Джерри торит путь тому, кто займет его место.

– А что, если это место не будет пустым?

– О, Холли! Ну, вы… вы нашли подходящий момент! – вспыхивает он. – Это чушь! Все, мы закончили. Я сам запишу свою речь.

И бросается прочь из комнаты.

Перепуганная, бегу за ним. Моя задача – поддерживать в членах клуба надежду, а я сейчас ранила человека, который стоит на пороге смерти. Молодчина, Холли. Выбегаю из зала приемов, мимо бара, мимо фотоавтомата, мимо коробки с маскарадными нарядами для празднества, на воздух. Он сидит за столом для пикника, над ним покачиваются от ветерка розовые и серебряные воздушные шарики. Уперся взглядом в пейзаж у подножия замка. Понятно, что хочет, чтобы его оставили в покое, но я еще не закончила – и не закончу, пока он не поймет. Приближаюсь к нему, шурша гравием. Оглянувшись на шум, он сразу же отворачивается.

– Уходите, Холли, все кончено.

Но я упрямо сажусь напротив. Он не смотрит на меня, игнорирует, но, по крайней мере, молчит. Трактую это как положительный знак.

Я глубоко вздыхаю:

– Где-то на пятом письме моего мужа мне захотелось, чтобы он перестал.

Это задевает его внимание.

– Вот это честно. Отчего было не сказать нам об этом раньше?

Отвечает, уже неплохо.