Посторожишь моего сторожа?

Но однажды он возвратился после работы и не застал ее дома. Несколько раз он прошелся по комнатам в поисках объяснения, но ни Кете, ни записки не обнаружил. Одежда, новая и старая, висела в шкафу. На столе стояла недопитая чашка с чаем. Получалось так, что Кете сама вышла — сама взяла и вышла! Он прождал ее час, потом еще час, доедая свою порцию ужина, затем позвонил Марии, а та спокойно, словно ничего необычного не произошло, доложила, что ее сестра поехала куда-то с ее мужем Дитером по «личным делам» и вернутся они ближе к утру.

Он не спал всю ночь. Кете появилась около пяти часов утра, и застал он ее в непонятной ситуации — она снимала ботинки, которые он недавно купил ей, совершенно новые ботинки, что были ужасно измазаны грязью. Почувствовав, что на нее смотрят, она быстро распрямилась и испуганно замерла, заметив его в дверях гостиной.

— Почему ты ничего мне не сказала?

Она отступила на шаг, словно испугавшись его.

— В чем дело? Кете?.. Ты в порядке? Тебя никто не обидел?

Она повела плечами и осторожно ответила:

— Кто? Зачем?.. Я ездила вместе с Дитером и Альбрехтом. Они бы меня защитили.

— Ты могла бы дождаться меня, чтобы… Хорошо, раздевайся. Ты замерзла, я вижу. Я заварю тебе чай.

Беззащитная, она застыла у двери, опустив голову и вздрагивая всем телом.

— Кете, Катерль, что случилось? Что с тобой?

Она позволила обнять ее.

— Я… очень испугалась… я хотела… узнать, что с моим мужем… поэтому я… попросила их помочь мне… я не хотела ранить тебя…

— Кете, Кете? Ты не можешь ранить меня таким. Кете… зачем? Зачем?

— Меня беспокоит… что я так легко его забыла. В смысле… что я даже не узнала, что с ним произошло.

— Я понимаю, Кете, я очень хорошо тебя понимаю.

— Ты злишься?

— Нет, нет, это твое право, ты так чувствуешь… Как я могу злиться? Ты единственное, зачем стоит жить. Мне больше ничего не нужно, только ты.

Искренне она льнула к нему и повторяла сбивчиво, как она счастлива возвратиться домой. «Не отпускай меня, Альберт, не отпускай меня ни за что, я очень хочу быть с тобой, очень хочу, чтобы мы прожили долгую и замечательную жизнь…».

Позже он спросил кузена Альбрехта, как было на «могиле» Мити, что они показали Кете. И Альбрехт ответил, что у «его Кете» была истерика, она плакала, билась о землю и ужасно кричала.

«Дитер решил обо мне позаботиться. Несколько раз в неделю он появляется у меня, рассказывает о Марии и делится новостями: как они обустраивают новый дом, какую хотят купить машину вместо старой, какую хотят собаку завести, якобы уникальную породу. Я не спрашиваю ничего, а он все же рассказывает, словно в желании меня впечатлить или увлечь. Не добившись ничего, он как-то спросил, не хочу ли я прокатиться с ним до кафе. Я не хочу, мне… не по себе. Мы отправимся на машине. Поразмыслив, он добавил: "Ты не можешь всю жизнь прожить взаперти, Катя". В тот раз я отказалась, но потом он спрашивал, не собралась ли я поехать с ним выпить кофе. Не знаю, с чего я согласилась. Оттого, что мне тяжело? Или, быть может, мне захотелось посмотреть на знакомую столицу? Или я устала, что на меня все смотрят, как на больную?..

Он крепко держал меня, чтобы я не убежала обратно. Я закрыла глаза и так, цепляясь за его руку, смогла дойти до машины. Дитер сел за руль и спросил, хочу ли я сразу поехать в кафе или, возможно, я хочу прокатиться — как хорошо он меня понимает! "Прокати меня, пожалуйста" — ответила я. Он повез меня по центральным улицам, и я узнавала и не узнавала их. Сложно описать, как место становится твоим, а после кажется тебе чужим и опасным. Вон там я покупала лучшие пирожные в моей жизни. А там я училась — только свернуть налево, в переулок, и пройти 150 метров. Тетя Карла все так же продает цветы близ мясного магазина, но платье на ней другое, в цветах национального флага. Всюду партийная символика, и на бульваре уничтожили деревья, чтобы на их месте проявилась величественность имперской архитектуры. Нынче Альберт носит на пиджаке национальную ленту и партийный значок. Зная, что мне не нравится, он снимает их в подъезде и кладет в карман, чтобы я не видела их на его одежде, но я однажды нашла их, проверяя пиджак перед стиркой. На штатском Дитера ничего нет. Я спросила, как у него получилось перевестись обратно в столичный штаб, и он ответил: "За деньги можно купить очень многое". Что разрабатывают в его огромном штабе на Б.? Наверняка он использует свой фронтовой опыт, чтобы помогать составлять новые и новые планы наступлений. Я не решилась об этом спросить. "Альберту нормально в уголовной полиции?" — спросил он, посматривая в зеркало, на меня. Нормально. Вернее, он не говорит со мной о своей работе. "Это логично, я тоже с Марией не говорю о своей работе". Поняв, как плохо звучат его слова, Дитер поправил себя: "Думаю, он прав, оберегая тебя. Я слышал, он занимается бытовыми убийствами". А, понятно. Он рассказывал? А, он рассказывал, что женщина убила своего сына, ее комната до потолка была заляпана кровью… Извини. Зачем она его убила? Не знаю, об этом Альберт не рассказывал.