Постижение

Открыла следующий лист. Но это оказался не рисунок, а отпечатанное на машинке письмо. Я пробежала его глазами. Адресовано отцу.

«Дорогой сэр!

Весьма признателен Вам за присылку фотографий, прорисовок и приложенной к ним карты. Материал очень ценный, кое-что я с Вашего разрешения и со ссылкой на Вас включу в подготовленную мною публикацию на эту тему. Был бы очень рад получать от Вас подробные сведения обо всех Ваших последующих находках.

Прилагаю одну из моих последних работ, быть может, она Вас заинтересует.

Искренне Ваш…»

Подпись была неразборчивая, а бланк университетский. К письму подколото несколько листков ксерокопии: проф. Робин М. Гроув, «Наскальные изображения на Центральном щите». Сначала шли одни карты, графики и диаграммы, я быстро перелистнула их. А в заключение — три коротких абзаца с подзаголовком: «Эстетические достоинства и предполагаемый смысл».

«Сюжеты группируются по следующим категориям: руки, абстрактные символы, люди, животные и мифологические существа. По манере — удлиненные конечности, предельно нарушенные пропорции — рисунки напоминают детские. Бросается в глаза скованность, статичность, в противоположность наскальным изображениям других культур, в первую очередь европейской пещерной живописи.

Вышеперечисленные особенности позволяют предположить, что создатели этих образов интересовались исключительно символическим содержанием в ущерб экспрессии и жизненной правде; однако касательно самого этого символического содержания мы можем только строить догадки, поскольку не располагаем историческими сведениями. Опрос дал противоречивые толкования. Одни утверждают, что места, где обнаружены рисунки, являются обиталищем могущественных покровительственных духов, чем, возможно, объясняется сохранившийся в отдаленных районах обычай оставлять там приношения — одежду и пучки молитвенных палочек. Однако более правдоподобной представляется другая теория, согласно которой наскальные изображения связаны с обычаем поста, имеющего целью вызывать вещие и пророческие видения.

Неясна также и техника изображения. По-видимому, рисунок наносился пальцем или толстой, грубой кистью. Преобладающий цвет — красный, с редкими включениями белого и желтого; это может быть связано с тем, что красный цвет у индейцев считается священным, а также со сравнительной доступностью окислов железа. Связывающее вещество в настоящее время анализируется; им может оказаться и медвежий жир, и птичьи яйца, а возможно, и кровь или слюна».

Ученая проза дышала разумом; моя гипотеза рассыпалась в прах. Вот и разгадка, объяснение; он всегда все объяснял.

Значит, это не его собственные рисунки, а только прорисовки. По-видимому, его новое увлечение — хобби пенсионера, он был неисправимый энтузиаст и любитель, уж если он увлекся местными наскальными рисунками, то прочесал здесь все окрестности, сфотографировал каждое изображение, одолевая письмами специалистов, — старческая иллюзия собственной полезности.

Я надавила себе пальцами на закрытые веки, надавила сильно, чтобы образовалось черное пятно в кольцах яркого света. Отпустишь, и снова разливается красный, внезапно, как боль. Секрет разрушился, никакого секрета и не было, это я его выдумала, так мне было проще. У меня открылись глаза, я стала соображать.

Я думала: ведь я это понимала с самого начала, нечего было лезть выяснять — это-то его и убило. Теперь у меня в руках было неопровержимое доказательство его здравого ума и, следовательно, смерти. Облегчение, горе; я должна испытывать либо то, либо это. Пустота, разочарование: безумные люди возвращаются оттуда, где они пытались найти себе убежище, но мертвым нет возврата, им дорога заказана. Я попыталась вспомнить его, представить себе его лицо, какой он был живой, но оказалось, что я не могу. Вспомнились только карточки, которые он показывал нам, когда занимался с нами арифметикой: 3 x 9 =? Теперь он сам отсутствовал, как третье число на карточке, как нуль, как знак вопроса на месте ненайденного ответа. Неизвестное число. В его духе: все должно быть вычислено.

Я разглядывала его рисунки в раме моих голых рук, вытянутых поперек стола. Мысли мои вернулись к тому, что лежало передо мною. Там был один пробел, кое-что еще нуждалось в объяснении, в расшифровке.