Постижение

Только, честно говоря, я не знаю, о чем думали и разговаривали жители нашей деревни, слишком я была от них отрезана. Старшие иногда крестились при виде нас — возможно, потому, что мама обычно носила брюки; но нам никаких объяснений не давалось. Правда, во время визитов к Полю и мадам мы играли с их серьезными, настороженными детьми, но эти игры были кратки и бессловесны. Мы не имели понятия о том, что происходит в их церквушке на холме, за дверями которой деревенские скрывались друг за другом по воскресеньям, наши родители не позволяли нам подняться украдкой и заглянуть в окно, получалось, что там нечто запретное и притягательное. Когда брат стал зимой ходить в школу, он рассказал мне, что у них это называется «обедня» и что они там обедают; мне представлялось нечто вроде дня рождения, с мороженым, — по моим тогдашним понятиям, люди собирались и вместе ели только в дни рождения, — но, по словам брата, там ели только крекеры.

Когда я пошла учиться, я очень просилась в воскресную школу, как все: мне хотелось узнать, что там, и хотелось не выделяться. Отец отнесся к моей просьбе неодобрительно, словно я прошусь в игорный дом; сам он освободился, как он говорил, от пут христианства и желал оградить нас от его уродующего воздействия. Но потом, года через два, он решил, что я уже достаточно взрослая и смогу сама разобраться, разум послужит мне защитой.

Что надеть, я знала: кусачие белые чулки, шляпу и перчатки. Я пошла вместе с одной девочкой из нашей школы, чьи родители проявляли ко мне неодобрительно-миссионерский интерес. Церковь была Объединенная, она стояла на длинной серой улице в ряду прямоугольных коробок-зданий. На шпиле вместо креста торчала какая-то круглая, похожая на луковку, вращающаяся штуковина, как мне объяснили — вентилятор, а внутри пахло пудрой и сырыми суконными брюками. Занятия воскресной школы проходили в подвале, там висели доски, как в обыкновенной школе, на одной оранжевым мелом было написано: «Соки Кикапу», а снизу зеленым — таинственные буквы: «О. К. Д.». Я думала, что это ключ к разгадке «кикапу», но мне расшифровали их как «Обучение канадских девушек». Учительница оказалась с бордовым маникюром и в синем берете, приколотом к прическе двумя вилочками; она нарассказала нам массу всяких подробностей о своих поклонниках и их автомашинах. Под конец она раздала нам картинки с изображением Иисуса, но без шипов и ребер, а живого и задрапированного в простыню, вид у него был усталый и совсем не чудотворный.

После церкви семейство, которое брало меня с собой, каждый раз выезжало в машине на горку над железнодорожной станцией смотреть, как маневрируют составы на путях; это было их воскресное развлечение. А потом они привозили меня к себе на обед, всегда один и тот же: свинина с бобами и консервированный компот из ананасов на десерт. Перед обедом их отец произносил молитву: «За все, что мы сейчас получим, да пробудит Господь в наших сердцах искреннюю благодарность. Аминь», а в это время четверо детей щипали и пинали друг друга под столом; когда же обед кончался, он всегда декламировал стишок:

Свинина с бобами — музыкальная пища:
Чем больше съедим, тем громче свищем.

Мать, женщина с седым пучком и колючими волосинками вокруг рта, хмурила брови и допрашивала меня, что я сегодня узнала про Иисуса, а отец сидел всеми забытый и неуверенно улыбался; он работал в банке, единственным его развлечением были воскресные поезда, а жалкий стишок — единственной непристойностью в его жизни. Сначала я, по простоте душевной, так и думала, что, если есть свинину с бобами, будешь хорошо свистеть, но потом брат мне растолковал.

— Я, может, лучше приму католичество, — говорила я брату; родителям я говорить такое не решалась.

— Католики — психи, — отвечал он. Школа, где учились католики, была на той же улице, что и наша, и мальчишки бросались в них снежками зимой и камнями весной и осенью. — Они верят в B. V. M.[20]

Что это такое, я не знала, но брат тоже не знал, поэтому он сказал еще:

— Они верят, что, если не будешь ходить к обедне, превратишься в волка.

— А превратишься? — спросила я.

— Мы же не ходим, — ответил он. — Однако не превратились.

Может быть, они потому и не лезли из кожи вон, разыскивая нашего отца, — боялись, что он обернулся волком, уж кто-кто, а он первый должен бы превратиться, ведь он в жизни никогда не ходил к обедне. Les maudits anglais, «проклятые англичане», это для них не просто слова, они всерьез считают, что мы прокляты в буквальном смысле слова. В этом сборнике, «Сказки Квебека», непременно должна быть сказка про волка-оборотня; наверное, и была, да только мистер Персиваль выбросил; чересчур груба на его вкус. Но бывают и сказки другого рода, где все наоборот, животные — на самом деле люди, они скидывают с себя шкуры, им это ничего не стоит, все равно как снять одежду.