Post Scriptum

– Андрей, прошу тебя, поговорим позже, – вяло произнес он, стоя на пороге кабинета, и уже намереваясь вновь закрыть дверь.

– Для чего же позже, когда можно и теперь, – не оставлял его Андрей Андреевич, стараясь пробраться в комнату.

Однако Антон Андреевич, оперевшись рукой на стену, никак не желал пропускать его.

– Позволь мне отдохнуть немного, полно тебе стучать и шуметь. Я не расположен к беседе, – говорил он, сдерживая натиски брата, следующие один за другим.

– А ты все в печали и унынии пребываешь? – словно сочувствуя, но отчего-то усмехнувшись, между тем, спросил Андрей Андреевич, – послушайся совета своего старшего брата, – добавил он, – хлопнув Смыковского по плечу, – Гони прочь свои горести, невзгоды и другие всякие глупые штуковины. Все это ничего не стоит, и забывается без промедления, как только появляется в руках, вот это вот питье.

Хитро улыбаясь, Андрей Андреевич показал брату графин, который прятал до того за спиной.

– Я утомлен. Я ничего не хочу, – с усилием подавляя раздражение, говорил Смыковский, но это не помогало.

Андрей Андреевич продолжал убеждать его, как полезно забросить все заботы и отлучиться от мира, хоть на некоторое время.

У Антона Андреевича уже не было сил сопротивляться.

– Входи, – сказал он смиренно, и распахнул дверь.

– Давно уж бы вот так! – обрадовался Андрей Андреевич, – А то, в другой раз! Позже! Когда же право, если не теперь!?

Четверть часа спустя, то и дело, подливая брату наливку, он уже рассуждал обо всех событиях, случившихся в доме в последние дни, ругал Анфису Афанасьевну и доктора, сокрушался о невозвратимой потере завода, и вместе с тем, средств для существования. Однако Антон Андреевич не воспринимал ничего из услышанного, он чувствовал только терпкий вкус наливки, и охватившее его, внезапное головокружение. Вскоре вернулись к нему воспоминания о просьбе дочери.

– Она просит то, чего я дать не могу, права такого не имею! – произнес он вдруг, и Андрей Андреевич, тут же замолчав, взглянул на него удивленно.

– Кто? Анфиса? – переспросил он.

– Нет другая, совсем другая, – махнув рукой сказал Смыковский.

– А-а-а… Другая… – протянул медленно Андрей Андреевич, – Так это значит и другая имеется!? И что? Молода? И собой верно хороша?

– Да, да, – задумчиво отвечал Смыковский.

– Вот уж не ожидал я от тебя, братец, – бормотал Андрей Андреевич, наполняя свою рюмку, – а чего же это она просит у тебя?

– Денег, – вздохнул Антон Андреевич, – не знаю, как и поступить, отказать не могу, и согласиться не в силах, а она, между тем, уже успела возненавидеть меня…

Андрей Андреевич глубоко задумался.

– Им отказы выдавать не принято, пожалуй, да ещё если б знать, сколько ей необходимо, – произнес он, сосредоточенно размышляя, – и того лучше, разузнать вперед, по какой надобности изволит просить.

– Да ведь я знаю по какой. Для жениха своего.

– Так это, что выходит? – возмущенно посмотрел на брата Андрей Андреевич, – совесть она растратила, что ли!? Как же это можно, у тебя и на жениха брать? Одумайся! Не следует тебе такую милость ей оказывать!

– Однако она любит его… – вновь вздохнул Антон Андреевич.

– Что ты? Что ты! Не вздумай даже ей денег давать! – завопил брат, – Ведь он мошенник, подлец, коли согласен от тебя помощь принять!

– И у меня он, отчего-то совсем доверия не вызывает… – Смыковский обхватил голову руками, затем потер воспаленные глаза, и попытался подняться, – Боюсь только, что она погибнет в тоске о нем. Нет, не могу заставить ее так страдать, все же посодействую им… Верно… Верно! Нужно помочь…

Обрадованный, возникшему, наконец, твердому решению, он встал, и словно в тумане, направился в свою спальню, для того, чтобы взять деньги из тайника.

– Невероятно! Безумец! Истинный сумасшедший! – повторял Андрей Андреевич, – обрекает брата своего на нищету, в то время, как на женщину недостойную, лишенную стыда, готов истратить последние средства.

И ещё очень долго Андрей Андреевич корил брата, отправляя ему вслед самые зловещие проклятья, впрочем Антон Андреевич, даже не догадывался об этом. У себя в комнате, он переполненный уверенностью, в необходимости исполнения слезной просьбы дочери, перебирал в шкатулке заветные ценности. Преодолевая неясность в голове, от принятой недавно наливки, он извлек наружу, несколько толстых, обернутых коричневой бумагой, и уложенных стопками, пачек денежных банкнот.

– Я отдам ей, сколько потребуется, – говорил он себе, – лишь бы только моя дочь не узнала горя разлуки с близким человеком. Пусть даже полная нищета ожидает меня впереди…

Мысли оборвались. Антону Андреевичу послышался непонятный шум. Откуда-то снизу, с первого этажа, доносились до него голоса, то женский, то мужские. Странное волнение не затихало, и даже напротив, становилось ещё отчетливее и громче.

«Неужто случилось что-нибудь?» – испугался Смыковский.

Торопливо захлопнув шкатулку, и убрав ее на прежнее место, он метнулся к двери, на ходу пряча в карманы и свертки с деньгами, и ключ.