Книги, проповеди, видеозаписи – к счастью, всё это осталось, многое в наше время можно фиксировать и сохранить. Но вот то,
Некоторые фрагменты службы предстоятель произносил почти шепотом, но всегда было слышно каждое слово, потому что в храме было очень тихо. Так же тихо в том месте литургии, когда во время Великого входа священник просит Господа помянуть в Его Царствии «благотворителей и благоукрасителей святаго храма сего», отец Георгий добавлял в чинопоследование: «тех, кому трудно, плохо и больно».
Он вообще имел эту смелость не ограничивать любовь церковными канонами, идя в этом, впрочем, за Тем, Кто не раз нарушал субботу, ритуал – ради человека. И когда добавлял в чин литургии эти слова – о «тех, кому трудно, плохо и больно». И когда согласился без документов (их не смогли найти) отпеть и служить панихиды по моей однокурснице, в депрессии покончившей с собой. Или однажды на Пасху, когда подошедшая к причастию после, наверное, тысячи человек девушка что-то сказала ему, он медленно и чуть виновато произнес «Сейчас!», прошел в алтарь (это был северный придел), вышел оттуда, торжественный и радостный, держа Чашу со святой водой, которую со словами «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!» возлил на ее голову, – а затем, просиявши, причастил ее. Потом мы узнали, что эта девушка долго готовилась к Крещению, просила о Крещении именно отца Георгия, но он не смог, не успел крестить ее до Пасхи, – и вот, крестил ее тут же, дабы на Пасху «радость ваша была совершенна»[485], дабы не отпугнуть и не потерять ни одну овечку из стада Христова.
Литургия в Покровской церкви в РДКБ. Москва, 1990-е годы
Ничто не ранило его больнее, чем запрет причаститься. «Всегда, всегда бегите ко Христу!» – звал он. Он просто не мог понять, как священнослужитель может не пускать ко Христу – к Тому, Кто «пришел не к праведникам, но к грешникам»[486], Кто хочет, чтобы ни один человек не погиб. Отец Георгий не мог понять, как можно посвятить свою жизнь служению Христу – и преграждать путь к Нему, видел в этом попрание евангельского духа[487]. Поэтому, наверное, в знаменитом рассказе о Христе и грешнице, с которого начинается 8-я глава Евангелия от Иоанна, он обращал самое пристальное внимание на тех, кто привел к Иисусу эту женщину и, по закону Моисееву, хотел побить ее камнями, но, натолкнувшись на ответ Иисуса – «Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень!»[488] – тихонько ушел. «Это совершенно удивительный рассказ о том, как в человеке пробуждается человеческое, как благодаря встрече с Иисусом сознание людей, замутненное правилами и требованиями писаных канонов, очищается от этой замутненности. К ним возвращается умение слушать голос своего человеческого сердца, которое может любить, жалеть, стыдиться, которое помогает им осознать, что они не вправе выносить приговор. Этот текст – о людях, которые привели женщину, чтобы совершить над ней праведный, как им казалось, суд на основании закона и которые в течение нескольких минут встречи с Иисусом прозрели»[489].
Мне кажется, это было главным в его служении – пламенный призыв к прорыву от сакрального знания к живой вере, к встрече с Иисусом и, благодаря этой встрече, к очищению сердца от ненависти – для любви. К тому, чтобы в центре нашей религиозности были не какие-то правила, система взглядов и т. п., а Христос – личный Спаситель каждого из нас.
Он действительно привел ко Христу тысячи людей. На поминках моя соседка, женщина уже немолодая, вспоминала, как в начале девяностых годов ходила с подругой на лекции отца Георгия в Открытый православный университет имени отца Александра Меня и как поражал их этот лектор – своим горением («сейчас улетит»), своим желанием поделиться красотой и богатством христианства, своей открытостью. «В нем было что-то мальчишеское даже. Помню, он как-то сел, свесив ноги со сцены, и воскликнул: “Ну что же вы сидите? Надо же идти в церковь!” И мы с подругой как подпрыгнули – и правда, что ж это мы сидим? Мы узнали тогда, где он служит, разыскали храм Космы и Дамиана в Шубине. И вот, с тех пор мы здесь каждую субботу».