Он был готов разделить с нуждающимися последнее, что имел. Довольствуясь в материальном плане самым необходимым, он никогда не выставлял напоказ свой аскетический образ жизни. Одевался он (до принятия сана) по-профессорски старомодно, но всегда с достоинством. В его неустроенности в этом мире было что-то от странника и от юродивого. Помню, как после лекций он то и дело терял перчатки и зонтики, которые я с большим азартом любил разыскивать и возвращать ему.
По окончании лекций я провожал его по дороге из аудиторного корпуса на физтехе до станции электрички «Долгопрудная». Я забрасывал его вопросами, а он очень внимательно и терпеливо на них отвечал. Мне тогда часто в голову приходили слова Плотина об его учителе Аммонии Саккасе: «Вот тот, кого я искал всю жизнь!» Оглядываясь в прошлое, я могу сказать, что эта дорога к электричке стала для меня в духовном плане Эммаусской[435].
В византийском греческом есть редкое слово χαρμολύπη, состоящее из двух корней χαρά («радость») и λύπη («печаль»), которое на русский язык обыкновенно переводят как «радостопечалование». Наша печаль о его безвременной кончине, которую трудно выразить словами, всё же не заглушит радости о том, что Господь послал в мир человека, одарив его столькими талантами. За свои пятьдесят три года он успел совершить более добра, нежели большинство из нас, смертных.
Утром, пробегая мимо Harvard Square в Кембридже (штат Массачусетс, США), я думал о том, что обязан отцу Георгию всем: тем, что, оставив свои занятия теоретической физикой, я обратился к изучению богословия; моей научной карьерой, приведшей меня к преподаванию в богословской школе Гарварда; моим служением в Православной Церкви. Даже с моей будущей женой я познакомился на семинаре по латыни у Георгия Петровича. Он был для меня истинным педагогом, «детоводителем ко Христу»[436].
Воскресение Христово было для него всепобеждающей реальностью в этой жизни. Теперь он там, где о воскресении уж более не нужно никаких свидетельств. Да сотворит ему Господь вечную память!
Марина Гистер
Я очень мало общалась с отцом Георгием, а вне исповеди – пожалуй, только раз, на похоронах Гаспарова. Те несколько эпизодов и снов, о которых я могу рассказать, думаю, если и могут кому-то зачем-то пригодиться, то только нескольким, самым-самым близким, кому просто дорого каждое слово о нем.
Самое начало, 1996 год. Мне было двадцать лет, я решила креститься. Я уже знала про приход Космы и Дамиана и про отца Георгия. И я пришла к нему на исповедь, сказала, что обстоятельства такие-то, верую так-то и так-то, хочу креститься. Отец Георгий сказал мне пару фраз, огласил и назначил день крещения. Только потом я сообразила, что катехизацию-то мне зачли «автоматом».
И вот приходим с крестным на крещение. А ведь большой купели в южном приделе тогда не было, крестили наверху, в светелке, и там же стояли аквариумы с разными динозаврами. Поднимаемся, стоим с крестным в дверях. И вдруг слышим: «Ну что? В каком аквариуме крестить будем?» Правда ведь, батюшка, кроме многого прочего, был веселый человек!
На похоронах М.Л.Гаспарова. Москва, ноябрь 2005 года
А крестил он меня, совершенно неожиданно, Марией, во имя Марии Магдалины. Я к тому времени уже была наслышана о его прекрасной памяти, в том числе и на имена. И когда он вдруг не переспросил у меня имя, я решила: помнит, что Марина. И вдруг – Мария… Когда прошел первый шок – и от таинства, и от неожиданной смены имени, – я вдруг вспомнила, что, когда у нас в лицее в pendant к уроку латыни был факультатив по литургической драме, я пела там, в отрывке из «Жен-Мироносиц», партию Марии Магдалины и думала, что, если соберусь креститься, хорошо бы взять это имя. А отец Георгий потом долго извинялся за «ошибку», «Размышление с Евангелием в руках» надписал «Марине-Магдалине», а последнее время причащал под именем «Марины-Марии». А про еще одно совпадение: что мои именины – это день его рождения, – я узнала только совсем-совсем недавно.
Год назад у моей подруги погиб жених в непосильном для него ка-ячном походе на Алтае, за месяц до предполагавшейся свадьбы. Подруга в это время была в экспедиции в Монголии, прилетела на два дня на похороны и снова вернулась в экспедицию. И там ее за утешением водили к ламе, на нее возлагали руки, читали мантру. А я подошла к отцу Георгию, рассказала историю, попросила разрешения привести подругу, как вернется. «Конечно! Обязательно приводи!» На всякий случай предупредила, что она практически неверующая. «Не важно!» И, больше для проформы, сказала: «Знаете, она сейчас в Монголии, ее там к ламе водили». Молчание. Я: «И, знаете, мне кажется, что это хорошо…» Он: «И мне тоже так кажется!.. Конечно, хорошо! Чего же тут плохого?!» Подруга, правда, так до него и не добралась.