Пост 2. Спастись и сохранить

– Михаила потому Архистратигом зовут, что он всем святым войском ангельским командует. Это под его командованием Воинство света, которое мы силами бесплотными зовем, разбило войско демонов, войско тьмы, наголову. В одной руке, гляди, у него копье, а на нем флаг, видишь? Это хоругвь, не просто флаг. Хоругвь белая, это цвет Бога, а на ней крест красный, а правильней – червленый. Знаешь, почему крест на хоругви нарисован?

– Потому что он в Христа верит!

– Эх! Забыл все-таки. Ладно, подскажу. Копьем этим он разил Змея, Сатану. Помнишь ли эту историю? Среди ангелов Господних был один, по имени Денница, – самый к нему близкий, наипрекраснейший из всего ангельского сонма, наисильнейший… И вот именно он-то и решил Господа предать, свергнуть и стать вместо него. Гордыня! Стал он остальных ангелов подстрекать к бунту. И треть ангелов пошла за ним. Предатели. Но один вышел и сказал: «Кто с Богом сравнится?», «Кто как Бог?», а на древнееврейском – «Ми ка эль?» Кто с Богом сравнится, а, Михаил Аркадьевич?

Владыка смотрит на цесаревича лукаво.

– Не знаю, – пожимает плечами мальчик.

– Никто. Никто с Господом не сравнится. Никто на свете. Так его и прозвали, Михаэль, Михаил по-нашему. И остальные ангелы, две трети, послушались Михаила, стали его армией, а он стал их главнокомандующим – по-гречески это и есть «Архистратиг». А Денницу стали называть Сатаной, что значит – «враг». Враг и Господа, и рода человеческого. Была на небесах жестокая битва, и Михаил копьем этим нанес рану Сатане, который принял образ змея. А есть, кстати, у него еще и огненный меч, и щит с крестом, и доспех, потом покажу тебе. Вот так он Сатану и поверг, ангелы-предатели стали демонами и бесами, а наши ангелы, хорошие, их победили и сбросили с неба на землю. Вот в честь той великой победы у Михаила Архистратига на хоругви-то червленый крест и нарисован. Вот какой у тебя святой защитник, твое императорское высочество, – ласково говорит мальчику Владыка. – Тот же, что и самого Господа Бога смог защитить. А пойдем-ка, к той вон еще иконе пройдем.

Он с кряхтением встает, отгоняя взмахом помощника, который пытался было подставить ему для опоры локоть.

Мальчик оглядывается на своего отца, тот кивает: иди, не бойся.

Патриарх берет в свою морщинистую руку ладошку цесаревича, и они переходят чуть дальше. Там висит икона иная, не из трухлявого дерева – чистая, новая, писанная по блестящему металлу – на века. На ней крылатый воин хмурится, трубит в рог, а вокруг него людишек помельче без числа, и все перепуганы.

– Вот опять он, Михаил Архангел. Трубит в рог, мертвых на Страшный суд призывает. А в другой руке у него что?

– Сумка? Пакетик?

– Нет, твое высочество, не сумка. Весы. Так весы выглядели раньше. На весах он будет души человеческие взвешивать. У грешников они тяжелые, им в ад, на муки вечные. А у праведников легче перышка – их в рай можно пускать. Но весы весами, а Михаил перед Христом за человеков заступается. Просит быть к ним милостивым. Помогает решать, кому в рай попасть можно, кого простить следует. Вот такой вот покровитель у тебя, Михаил Аркадьевич.

Государь стоит за их спинами, слушает тоже, улыбается.

– Вот в чью честь назвали тебя, – говорит Владыка. – Так что…

– Меня в честь дедушки назвали! – перебивает цесаревич. – Дедушка был Михаил Первый, а я буду Михаил Второй. Когда вырасту.

– Всех Михаилов в честь архангела зовут, – смеется Патриарх. – В честь того, кто первым сказал «Кто как Бог?». А кто как Бог, а? Кто его главней?

– Никто, – мотает головой великий князь.

– Вот! Главное помнишь! Никто.

Старик целует мальчика в макушку.

– Ну! Согрелся? Идем теперь, службу постоим.

Он кивает своему помощнику, и через минуту по всей Москве начинают звонить колокола.

5

Черная машина с черными армейскими номерами прибывает к казачьему штабу ровно по времени. Стекла у нее непроницаемые, что ждет пассажира внутри, сказать нельзя.

Лисицын спускается вниз в парадной своей офицерской форме, рубашка выглажена и накрахмалена. В лицо метель – к вечеру поднялся ветер. Весь день Юра старался сдерживать волнение, осаживал и высмеивал себя – но сейчас, когда пора садиться в авто, которое повезет его навстречу судьбе – великой? ужасной? – его начинает потряхивать.

Часовой в клобуке, козырнув, открывает ему дверь, Лисицын сгибается, чтобы сесть, – и понимает, что ехать он будет не один. На заднем сиденье развалился полковник Сурганов. Дверь чавкает, машина сыто урчит, снимаясь с места.

– Как день прошел? – Сурганов любезен.

– Та… В приготовлениях. Ваше Высоко…

– Ну так, давай, и я тебя подготовлю немного.

От Лисицына пахнет одеколоном, Сурганов – несвеж и небрит, под глазами мешки. Впереди сидят двое, водитель и сопровождающий, оба в той же форме, что и полковник, – военная контрразведка. Шофер включает мигалку, крякает сигналом. Постовой останавливает ради черной машины Тверскую, и авто выруливает мимо застывшего потока на специальную полосу. Дальше к Кремлю оно летит по прямой.

– Все, что Государь будет тебе говорить, слушать внимательно. На вопросы отвечать честно. Своих вопросов не задавать.