Посредине пути

…Я построил там жилье: спилил сосны, несколько штук, примерно в пяти метрах от земли, и образовались столбы, окруженные другими соснами, на столбах я сделал настил, к неспиленным соснам прикрепил стены, построил террасу на солнечную сторону, лестницу, и красиво получилось. Внизу тоже жилая площадка, кладовые, тайники, в которые я прячу все нужное, когда ухожу, — поди знай, кто может приблудиться, когда меня нет. На зиму все укрою, весной восстановлю. Там есть у меня утварь, спальный мешок, гамак, питание таскаю на себе в рюкзаке. Все очень просто, как видишь. Когда живешь один в лесу, ощущение непередаваемое…

— Ты это место случайно нашел?

— Я его искал, потому и нашел. А мысль зародилась давно, еще в Москве. В Подмосковье есть одно место — Барвиха называется. Невозможно забыть барвихинские прогулки с Зайчишкой, которая единственную радость и имела в жизни — прогулки. Зайцу, может, и хотелось чего-нибудь еще, были у нее наверняка свои какие-то мечты. Но не главные — такими были для нее прогулки и кино. Если, конечно, иметь в виду развлечения. Были у нее более значительные радости, но о них расскажу потом.

Барвиха — это сосновые леса, ельники, березовые рощи, поля, удобные лесные тропинки от Ромашкова до Усова, в среднем на три часа ходьбы; и еще пруд, который с помощью воображения становится озером, вокруг него растут сосны и липы, так что можно себе представить, какие там запахи летом; в июне-июле Барвиха — это отдушина для тысячи московских граждан, наблюдать которых на тропе Ромашково — Усово весьма интересно. Когда они высыпают из вагонов электрички и тянутся гуськом в сторону леса что летом, что зимой, они напоминают золотоискателей Клондайка из книг Джека Лондона. Идут споро, с рюкзаками на спине: мужчины, женщины, дети, молодые, пожилые и даже такие, которых некоторые считают старыми лишь на том основании, что им по восемьдесят и больше, но и они шагают с рюкзаками летом, на лыжах зимой.

Мы с маленьким Зайцем однажды тоже открыли этот маршрут, он был особенно удачным для нас оттого, что жили мы недалеко от вокзала и, таким образом, без особых трудностей, не будучи зависимыми от городского транспорта, легко и быстро, примерно за час, добирались до Ромашкова на электричке. С тех пор мы почти ежедневно бродили в лесах. Отпала необходимость куда-то ездить летом, скажем, на юг или в Эстонию. У барвихинского пруда под липами мы привязывали гамаки, читали, купались и загорали.

Конечно, путешествовать Зайцу, особенно по Эстонии, хотелось, но жили мы очень скромно: ее зарплата, а позже пенсия не позволяла путешествовать, мои же доходы не стоили доброго слова, хотя себе на одежду и еду зарабатывал. Женщины, которые привыкли определять достоинство мужчины по его способности добывать деньги, меня бы ни во что не ставили. Да, мы встречались и даже подружились с женщинами, которые то и дело делились с Зайчиком своими успехами да заботами, рассказывая, какие наряды им удавалось отхватить тут и там, в «Березке» ли, мужья ли привезли из-за границы, или сами приобрели в туристической поездке за рубеж; Зайчик заинтересованно слушала и добросовестно удивлялась везению и нарядам этих милых женщин, которые и не подозревали, что хвастают перед человеком, который из украшений или драгоценностей имеет всего лишь обручальное кольцо, в то время когда их руки, каждый палец отдельно, страдают от перегруженности металлом и мочки ушей оттянулись, удлинились от тяжести серег; о цепочках, кулонах, крестиках не стоит упоминать.

Одна из них, осуждая чьего-то мужа, приносившего домой триста рублей в месяц, сказала: «Ну что такое на сегодняшний день триста рублей? Это даже не мужчина, если зарабатывает всего лишь триста рублей!»

Я стоял рядом и скромно помалкивал, тем более что и Зайчишка для поддержания разговора согласилась почти так, как обычно Таймо: «Ну муйдуги»… Нет, Заяц не сказала это по-эстонски, но по-русски согласилась, что да, конечно, триста рублей — это пустяк в теперешнее время.

Зайцу, конечно, прогулки были важнее, чем золотые безделушки. Но, спрашивается, возражала бы она, если бы могла иметь наряды и драгоценности? Однажды в Киеве какая-то немолодая женщина купила каракулевую шубу и сказала: «Хорошо, если хоть в шестьдесят можно исполнить мечту, которая зародилась в семнадцать»… Конечно, и у Зайчика должна быть нереализованная мечта… Но она об этом никогда не говорила, никогда не роптала, но то, что имела, вся эта мелочь содержалась в образцовом порядке, каждая вещичка оберегалась тщательно.

Именно у барвихинского «моря», как я шутливо прозвал барвихинский пруд, мы убедились: нам ничего не надо, кроме природы, значит, и из одежды — лишь спортивная, и соответствующая обувь.