Посмертие

Кстати, когда из миссии переслали нашу корреспонденцию, там было письмо от обер-лейтенанта, вашего бывшего командира, который и доставил вас к нам. Он написал нам в 1920 году, после возвращения на родину, в Германию, мы уже и сами вернулись. Если не ошибаюсь, сперва его взяли под стражу в Дар-эс-Саламе, потом в Александрии. Он спрашивал о вас, я ответила, вы совершенно поправились, замечательно освоили немецкий — учение продвигалось семимильными шагами — и зачитывались Шиллером. Пастор передает вам привет и спрашивает, читаете ли вы Гейне. Таким он запомнил вас: не человеком, которому он спас ногу, а может, и жизнь, а аскари, который притворялся, будто читает его Гейне. Та книга, которую я отдала вам, принадлежала ему. Мы желаем всего самого лучшего вам и вашей семье».

* * *

Больше писем не приходило. Хамза ответил, поблагодарил фрау, но, скорее всего, письмо не покинуло пределов страны. Если же покинуло и она в ответ сообщила ему новости, скорее всего, ее письмо не прошло мимо бдительного полицейского. В сентябре того года Великобритания объявила войну Германии, и почтовое сообщение между двумя государствами прекратилось. Городок их находился очень далеко от этой войны, некоторое время они узнавали о ней из новостей, хотя полк королевских стрелков проходил через Тангу, направляясь сражаться с итальянцами в Абиссинии. Халифа войну не пережил. Он тихо скончался ночью в 1942 году в возрасте шестидесяти восьми лет. Тело его на похоронных носилках перенесли в мечеть, где он не бывал десятки лет. Наследства после него никакого не осталось, лишь кучка тряпья да стопка старых газет.

В 1940 году Ильяс окончил среднюю школу, продолжать учебу в городе было негде, да и того, по мнению многих, за глаза. С таким образованием можно выучиться на чиновника в каком-нибудь министерстве — здравоохранения, сельского хозяйства, таможенной службы. В декабре 1942 года, вскоре после смерти Халифы, через несколько месяцев после поражения итальянцев в Абиссинии Ильяс записался в полк королевских стрелков. Ему шел девятнадцатый год. Он больше года поговаривал о том, что хочет пойти служить, но Халифа бурно противился, и Ильяс не смел ослушаться. Это не твое дело, говорил он Ильясу. Разве не довольно того, что твой отец и дядя так глупо рисковали жизнью ради этих тщеславных кровопийц?

После смерти Халифы Ильяс измучил родителей просьбами. Британские власти обещали после войны отправить ветеранов полка учиться, и Ильяс не устоял перед соблазном. Его послали в Кению, в Гилгил, город находился на высокогорье, там Ильяс прошел подготовку, после чего его перевели в гарнизон в Дар-эс-Салам, где он и прослужил до конца войны в отряде береговой охраны. В боях не участвовал, но многое понял о британцах и их устремлениях. Научился водить мотоцикл, джип и чинить мотор. Играл в футбол, в теннис, рыбачил с подводным ружьем и в ластах. Некоторое время даже курил трубку.

В конце войны Ильяс, как было обещано, поехал продолжать образование в Дар-эс-Салам, стал учителем, устроился там же в школу, снял комнату на улице Кариаку. В те годы распространялись новые антиколониальные настроения, подогреваемые успешной кампанией в Индии, триумфом Нкрумы[91] в Золотом Береге и поражением голландцев в Индонезии. В этом движении активно участвовали студенты, проникшиеся интересом к политике во время обучения в университете и благодаря участию в Африканской ассоциации Университета Макерере, а также в студенческих организациях Англии и Шотландии. Колонизаторские намерения новой власти тревожили и студентов, и всех, кто об этом знал. Ильяс пока что не принимал участия в этой деятельности, хотя впоследствии оказался втянут в движение. В те годы — ему было уже под тридцать — он занимался спортом, учил школяров, со временем прославился как автор рассказов на суахили, их порой публиковали в газетах. В 1950-е колониальные власти организовали новую радиослужбу. В эфир давали новости, музыкальные программы, очерки о достижениях в сфере образования, здравоохранения и сельского хозяйства. Вскоре новостные передачи превратились в тревожные донесения о зверствах Мау-Мау в Кении[92], да такие убедительные, что матери пугали детей: не будешь слушаться, отдам тебя повстанцам.