Посмертие

Барабаны не смолкали час, другой, их монотонная дробь звучала все громче и громче. Певица повысила голос, но слов, как и прежде, было не разобрать, если в ее песне вообще были слова. Шехия читала молитвы, но за пением и стуком их было не различить. Она следила, чтобы курительницы дымили, подкладывала в них горящие угли из стоящего рядом горшка. На втором часу Афия уронила голову на грудь, а чуть погодя и Ильяс. Афия что-то забормотала, мгновение спустя можно было услышать слово: Ялла. Ялла. К третьему часу и Афия, и Ильяс раскачивались туда-сюда в трансе, как шехия. Внезапно Ильяс упал набок, Афия закричала. Барабанщики и певица не обратили на них внимания, шехия не прервала молитвы.

К этому времени Халифа заперся в доме, сидел на кровати у себя в комнате, Хамза рядом с ним: оба ждали, когда завершится действо. Незадолго до полуночи барабанная дробь умолкла, и оба мужчины подошли к комнате. Они увидели, что Ильяс лежит на полу на боку, Афия прислонилась к стене, восторженно распахнув глаза. Шехия, не оборачиваясь, махнула мужчинам, приглашая войти в комнату, барабанщики и певица устало поднялись и вышли во двор, где для них по их просьбе приготовили пищу.

— Дух живет в этом доме, — сказала им шехия. — Когда мальчик родился, она уже была здесь. Вскоре после его рождения кто-то умер, дух оставил того человека и вселился в мальчика. Она ждет Ильяса и в своей тоске пугает мальчика. Исцелить его не удастся, пока вы не найдете Ильяса или не выясните, что с ним сталось: лишь тогда дух научится жить с болью его отсутствия и перестанет мучить мальчика. А пока вы этого не узнаете, вам придется звать меня всякий раз, как у мальчика наступит кризис, и мы совершим обряд, чтобы утихомирить духа. Она не хочет причинить мальчику вреда. Она сама страдает. Она хочет видеть Ильяса.

После этого шехия забрала вознаграждение и затребованные дары и вместе со свитой покинула их дом в поздний час, оставив по себе благоуханную тишину.

Хамза поднял на ноги измученного Ильяса, отвел и уложил в их кровать — на случай, если ночью ему понадобится помощь. Я переночую в его кровати, сказал он. Вернулся, проверил, все ли благополучно, и увидел в дверях гостиной Халифу.

— Что за чушь! Благовония, барабаны, идиотские завывания! — сказал Халифа. — Эта баба своего не упустит: сразу смекнула, где поживиться. Она догадалась, что Афия хочет услышать: найди брата. В бредни о влюбленном духе не поверит даже Топаси. Впрочем, быть может, это успокоит мальчика, прогонит его кошмары или что там его терзает. Единственная разумная вещь — то, что демон все это время сидел в Аше. Вот уж это меня ни капли не удивляет.

* * *

Обряд шехии состоялся за несколько недель до наступления каскази с устойчивыми сухими ветрами, перед самым началом учебного года. В эти недели голоса больше не тревожили Ильяса, и постепенно лицо его утратило напряженно-выжидающее выражение, свойственное ему в то время. Сперва он был замкнут, подавлен, но нежен и ласков. Похоже, лечение избавило его от голосов и страха, который они вселяли в него, — по крайней мере на некоторое время. Старая ведьма напугала мальчика, сказал Халифа, и он перестал разговаривать сам с собой. Афия с опаской поглядывала на сына: в глубине души она боялась, что лечение не подействовало.

В начале того года школу Ильяса возглавил новый директор. Он же вел у Ильяса английский — и не задавал учить наизусть стихи. Он питал слабость к красивому почерку и письменным упражнениям. Ученики писали на каждом уроке, старательно копировали в тетрадь фразы, которые учитель начертал на доске. Кончились прежние ленивые и скучные уроки, когда мальчики один за другим поднимались и пересказывали одно и то же стихотворение, а учитель довольно сидел за своим столом. Раз в неделю им задавали на дом написать сочинение на определенную тему, и в понедельник утром староста класса первым делом собирал у всех сочинения. Ильясу очень нравился этот новый обычай. С одобрения учителя сочинения его раз от разу становились длиннее, а его аккуратный почерк неизменно удостаивался похвал. В том году в его историях фигурировали обезьяны, бродячие кошки, встречи с незнакомцами на проселках, жестокий немецкий офицер, в порыве безумия махавший саблей; была даже история о полуторатысячелетнем джинне, который жил по соседству и навещал четырнадцатилетнего мальчика. Ильяс писал эти рассказы с усердием и несомненным удовольствием, сидя за столом, который Хамза переставил в гостиную, чтобы сын занимался спокойно. Ильяс просиживал так часами, сперва писал черновик, а в воскресенье вечером перебеливал готовую работу в классную тетрадь. Его рассказы читали все: Афия, Хамза и Халифа. Истории, которыми Ильяс был особенно доволен, он с позволения родителей читал им вслух.

— У мальчика богатое воображение, — восторгался Халифа. — Как хорошо, что теперь он пишет, а не шепчет себе под нос.

— Я же говорил: скорее всего, именно этим он и занимался, — самодовольно отвечал Хамза. — Сочинял истории.