Послушайте, Лещёв!

Казалось бы, в наше время, когда ощущается интерес к серьёзной, на высоком уровне мастерства сделанной литературе, когда тексты Тарана нисколечко не утратили актуальности, поскольку жлобы, серые чиновники, равнодушные люди, эмоциональные и сексуальные переживания – никуда не исчезли, нам бы его и внимательно, да и прочесть. Однако вновь на пути встают нелепые инициативы, порой закреплённые законодательно. Вновь в фаворе ханжество, наушничество, а пренебрежение к культурному наследию достигло размаха не виданного и при советской власти. Именно поэтому издатель, как бы ему не хотелось опубликовать произведения до буквы, несмотря на то, что книжное издание это не СМИ, дабы не оскорблять чьих-либо возвышенных взоров и чувств – точками замазывает запрещённые Роскомнадзором слова, тужась донести до читателя их изначальную игру.

Это издание не могло бы состояться без друзей автора: Евгения Попова и Эдуарда Русакова, много лет хранивших рукописи поэта и безустанно о нём напоминающих. Более того, если бы Евгений Анатольевич в личной переписке в широте души своей не познакомил бы издателя с творчеством Льва Тарана, издатель о нём бы мог никогда и не узнать. Придумать персонажа – «Издатель», сделать его действующим лицом этой книги мне пришлось по трём причинам.

Назовём первую – «просветительская». Издатель объясняет читателю, отчего он ранее не встречал поэзии Льва Тарана, почему встречает именно сейчас, а также издатель смело вмешивается в тексты ранее неопубликованных произведений поэта, досаждая комментариями. Но досаждать ими он может только людям, отлично знающим отечественную литературу и детали советского быта. Родившимся же в 90-е и позже, да и тем, для кого некоторые отечественные литературные имена – уже памятники, над которыми нельзя подшучивать, издатель в комментариях объясняет, что большинство текстов было написано в 70-е: нынешние «литературные памятники» были автору вполне себе живыми ровесниками, а предназначение некоторых явлений и предметов быта нынешним современникам могут показаться непонятными и удивительными. Так же в комментариях издатель искренне радуется, что благодаря произведениям Льва Тарана он имеет возможность напомнить о каких-либо ранее известных, а ныне позабытых произведениях отечественной литературы.

Вторую причину назовём «дежурнической». Издатель берёт на себя полную ответственность за эту книгу, за то, что в ней опубликовано и как опубликовано. То есть, если вы увидите, что доска в классе грязная, то виноват в этом, естественно, дежурный. Его можно отчитать. На него можно пожаловаться завучу по воспитательной работе и даже директору школу, тем самым, успокоив свою совесть и встав в один ряд с теми, кто «Пастернака не читал», клеймил кого-либо за тунеядство и за публикации без цензуры.

Третью причину обзовём «культуртрегерской». Издатель уверен, что писатель – всегда хранитель культуры, и задача современников ни в коем случае не забывать о том культурном наследии, что было ранее. Только поэтому издатель в своё свободное время построчно разбирал отсканированные черновики неопубликованных ранее произведений Льва Тарана, испещрённые правками автора. Тем самым, наглым образом силясь приподняться на носочках и встать где-то поблизости от таких людей, как писатель Эдуард Русаков, который в своё свободное время перевёл в электронный вид почти всю лирику поэта. Как писатель Евгений Попов, десятки лет, даже переезжая, меняя жильё, возившего с собой и хранившего рукописи Льва Тарана, а затем в короткий срок отсканировавшего каждую страничку неопубликованных поэм. Ироничность только что заявленного обусловлена ироничностью самого Льва Тарана, порой настырно врывающейся из-под асфальта описанием сложных человеческих судеб (не хочется произносить тут где-либо слово «социальное» – автору бы не понравилось). Издатель понимает, что даже нахождение им средств для издания скромного тиража этой книги никогда не даст ему права на какое-то там бессмертие. Оттого им двигало только наслаждение работой по публикации произведений, представляющих советскую эпоху так, как помнит её сам издатель; понимающих низкие и высокие человеческие чувства так, как издатель понимает их тоже.