Послушайте, Лещёв!

Галя Коврова – юная партизанка, зверски замученная в фашистских застенках…

/Надпись на мемориальной доске/

На улице Гали Ковровой густые шумят тополя.

По улице Гали Ковровой проносится ветер, пыля.

В немодных поношенных ботах, в плаще, что с годами поблек,

Неспешно идет на работу усталый седой человек.

Звонок заливается в школе. Он давнюю боль ворошит.

Нелегкая выпала доля: на галиной улице жить.

Газеты твердят о бессмертье. И если бы впасть в забытьё…

Зачем же на каждом конверте – не адрес, а имя её?

Зачем все дома, как и прежде, окутаны легкой пыльцой?

За каждой табличкою брезжит её молодое лицо.

Мост

Мотоциклист – надменный, молодой,

С лицом багровым от тугого ветра,

По лужам шпарит… Меньше километра –

И ветхий мост над чёрною водой.

Неотвратимо к этому мосту

Навстречу мчится, грязью обдавая,

Машина грузовая, роковая…

Шофёр жует горбушку на ходу.

Птицы

Воскресенье. Праздник. Пыль. Толпа зевак.

Петька-безобразник зарулил в овраг.

В стороны – колёса. В кузове – дыра.

Бедная супруга волосы рвала.

А толпа гудела: что да почему?

Пять детей осталось у него в дому.

Прибежал с бутылкой закадычный друг.

А когда увидел, даже сплюнул вдруг.

И пустую бросил – вниз – в овраг – на дно.

На усах блестело красное вино.

Бригадмильцы стали разгонять толпу.

Бедную супругу увели в избу.

Кто перекрестился, кто махнул рукой…

А стрижи летали низко над землей.

До ночи в округе слышно было их.

Словно знали птицы: он навек затих.

Но не знали птицы, и никто не знал.

Почему с обрыва рухнул самосвал.

А товарищ верный плакал и икал.

Плакал и смеялся:

– Тоже мне, Икар!

* * *

Напрасно Иуда печальный

Свой взгляд погружает прощальный

В осинник, продутый насквозь,

В осинник, почти нереальный,

Туманный и мокрый от слёз.

Пустынно вокруг, одиноко.

Безлистых осин решето.

А звёзды высоко-высоко.

А люди далёко-далёко.

И Богу не внемлет никто.

Людьми, а не Богом проклятый,

Тяжелою думой объятый,

Он тихо вздыхает во мгле.

теперь-то он знает: всё свято,

Всё, кроме предательства, свято,

Был прав тот Безумец распятый:

Всё свято на грешной земле.

* * *

Не думай обо мне.

Не думай никогда.

Не мучайся во сне

От горя и стыда.

Забудь меня всерьез.

Навек меня забудь.

От радости до слез

Недолог был твой путь.

Всё кончено. И вновь

Уже не свяжешь нить.

И нужно за любовь

Отчаяньем платить.

Платить вдвойне, втройне.

Безумствуя. Кляня.

Так прокляни меня.

Возненавидь меня.

Не думай обо мне.

Молитва

Господи, есть женщина земная –

Глупая, неверная и злая,

И, конечно, недостойна рая…

Но как хороша полунагая!

В миг, когда шуршит, с плеча спадая…

Помню-помню это забытьё!

Как светло, легко она смеётся!

Как отважно страсти предаётся!

Как упруги груди у неё!

Может, с ней я слишком был небрежен.

Может, с ней я слишком был несдержан,

От любви и ревности помешан.

Но я понял вдруг – и был утешен:

Только тот воистину безгрешен,

Кто постиг все таинства любви.

Это ведь она дала мне крылья,

Чтоб вот так свободно, без усилья,

Боже, в выси воспарить Твои!

Мне идти теперь своей дорогой,

Мучаясь над рифмою убогой.

Пусть мой крест пожизненный – тревога.

Господи, прошу Тебя, как Бога –

Ты её, пожалуйста, не трогай,

От суда людского охрани.

И пускай она другого любит.

И пускай забудет, как отрубит,

И меня, и наши с нею дни.

Старик

Я шел со стариком

Однажды по Неглинной.

На лбу его крутом

В узлы сплелись морщины.

Седая голова,

Поставленная гордо.

Шагал он крупно, твердо.

Прихрамывал едва.

Как будто два крыла,

Расправленные плечи…

Толпа навстречу шла,

Шла девушка навстречу, –

Юна, нежна, легка…

Я в этот миг случайно

Взглянул на старика:

Он губы сжал печально.

Забыв свои дела,

Ссутулился смущенно…

– Вот так и жизнь прошла! –

Сказал он отрешённо.

* * *

Наплывают тучи. В каждой луже – дрожь.

Каплет с голых сучьев первобытный дождь.

Чёрных листьев груда мокнет у ворот.

Может быть, простуда от тоски спасет?

Холодно, тревожно в грязных небесах.

И весь мир безбожный плесенью пропах.

* * *

Тишина окрест. Улица пуста.

Я один, как перст, у перил моста.

Если брошусь вдруг в бездну тёмных вод,

Ничего вокруг не произойдёт.

Лишь сверкнут круги, по воде скользя.

Будут спать враги. Будут спать друзья.

Мой последний крик, мой предсмертный стон

Никому из них не нарушит сон…

* * *

Небосвод высок и светел.

Талый снег и тёплый ветер.

И у придорожных ветел

Грязь мясиста и черна.

С удивленьем я заметил,

Что не радует весна.

Эти звонкие капели,

Эти мокрые панели,

Эти сумрачные ели,

Эти жалкие кусты –

Надоели… надоели