Дьюп вошёл вместе с Оби Лекусом. Я сделал любезное лицо: у Оби были свежие капитанские нашивки. Но лендслер не дал нам раскланяться, а сразу двинулся в кабинет и плотно закрыл дверь. К моему удивлению, Лес тоже вошёл.
— Рыба клюнула, наконец, — сказал Дьюп спокойно. — Фон Айвин связался с капитаном, он кивнул на Лекуса, и очень желает его видеть.
— Может, вместо Лекуса мы ему сразу отправим взрывное устройство? — пошутил я.
— Нет, — не принял тона Колин. — Генериса будут судить. Публично.
Я вздохнул с притворным разочарованием.
— А у меня были для Душки такие интересные личные предложения в плане модификации взрывных устройств.
— «Душка» мне нравится, — сказал Дьюп. — Это подойдёт.
Лекус кивнул. Лес стоял у него за спиной, как ординарец.
— Я только не понял, что тут делает мой крестник? — спросил я, переводя взгляд с Леса на новоявленного капитана. — Вы, Лекус, вылетаете в пасть к Душке, а он?
— И он тоже вылетает, — ответил мне Колин. — У мальчика хорошие нервы. Он там пригодится.
Я внимательно посмотрел на Леса. Тот едва не улыбался. Ну, ясно, доволен назначением и рад, что такой самостоятельный. Полный щенячий набор.
— Капитан Лекус, — сказал я, поманив Оби в сторону. — На два слова.
Я ему действительно сказал всего два слова, на тему того, что задушу, если по его вине с мальчишкой что–то случится. Кажется, он меня понял.
Потом Дьюп улетел на соседний континент, а я, наконец, нашёл время побыть наедине с Вланой.
Два месяца на Къясне я провел без гормональной терапии, которая сдерживает нашего брата, пока мы в космосе, провел в окружении девчонок и женщин. Но сексуальный контакт у меня был только один. Меня к нему вынудили. И после я понял, что сам не хочу уже вообще ничего. Мне нужно что–то большее, чем секс и это, большее мне могла дать только Влана. А значит, женщина у меня теперь только одна. У неё — многоразовая девственность. Это война.
Я сидел на кушетке возле медицинской капсулы с телом Вланы в комнате, смежной с кабинетом Колина. Знал, что никто сюда не войдёт: охрану помещений спецона на Аннхелле Дьюп инструктировал сам, к тому же у дверей и во дворе находились мои парни. И я был погружен в себя совершенно, не отвечая на внешнее. Когда закружилась вдруг голова, подумал сначала, что это следствие неудобной позы или усталости. Но это было иное.
Меня потянуло в сон, сознание расплавилось. И я увидел кого–то вокруг меня. Вернее, больше ощутил, чем увидел. Чужие тени были призрачными, я до конца не понимал, дремлю и, или действительно что–то происходит.
Мне рассказывали о таком. Эйниты называют это состояние «зов», душа как бы зависает в многомерности, ещё соприкасаясь со своим носителем, но уже неявно и нечётко. Меня притягивало другое место, где находились бестелесно такие же, как я…
Но я не хотел сейчас отрываться от Вланы, я хотел быть с ней. И сознание моё скользнуло словно бы по намагниченной нити, я на миг ощутил себя над переплетением мировых линий…
Эйниты не вмешиваются. Когда они лечат — то просто выравнивают жизненную силу пациента, пользуясь своей личной жизненной силой.
Я вспомнил. Нужно, чтобы был контакт сгустка энергии в паутине нитей с моей нервной системой. И нужно осторожнее — если нервная система не выдержит, я сделаю только хуже.
Я искал там, в переплетениях бытия Влану, её жизнь — маленький тусклый серый шарик. Напряжения не было. Всё казалось таким легким и простым…
Я ощутил биение мерцающего серого сгустка на линиях бытия, попытался соотнести это чувство со своим внутренним миром, где цвет был живой и красный.
Не знаю, вышло что–то или нет, но это было не трудно. Просто контакт или возникал, или терялся. Может, я не умел прикладывать усилий, или усилие требовалось какого–то другого, непривычного порядка? Но как нагрузку я его не ощущал. И мне показалось вдруг, что у меня получилось. Пришла уверенность, радость. Я изменил что–то. Серый шарик откликнулся…
Я открыл глаза и посмотрел на Влану: сероватое лицо, дыхание, заметное только аппаратам.
Глупое, неумелое животное!
На меня вдруг навалилась непонятная усталость. Не стоило разделять её с Вланой. Я осторожно поцеловал её и вышел.
История двенадцатая. «Что угодно богам?»
–… только Беспамятным угодно такое самомнение, Аний. Ибо «Астаи э амоэ претопатротэ», что в приложении к современной ситуации я перевёл бы как «промедление подобно оскорблению». Тем более, пока ты разваливал здесь всё, что только можно было развалить, я нашёл нового союзника…
— Ты искренне полагаешь, что фон Айвин — новый союзник? — усмехнулся Локьё, откидываясь в кресле.
Бгоро Тауэнгибер с нервностью породистой лошади мерил шагами немаленькую, в общем–то каюту, но он был высок, порывист, и простора ему не хватало.
— Фон Айвин… — начал регент на возвышенных тонах.