Жертвы не вышло. Парня отправили на Домус, чтобы не болтался под ногами, а руководство временно принял на себе регент, сводный брат Эрзо — Бгоро Тауэнгибер. Регент, плане работы с паутиной не годящийся старику и в подмётки.
Да, мальчишку–капитана, похоже, породила свободная воля, высвобожденная «откатом» — усилением паутины, вызванным неудачным воздействием на неё. Он «живой», как правильно заметил Бризо. Он любит. Локьё тоже ощутил это на себе. Несносный щенок искренне реагировал и на болезнь Бризо, и на его собственную слабость, тогда во время первой встречи, когда они оба, враз оказались над паутиной реальности, и Локьё впервые ощутил невыносимый, зудящий звон перегруженных серебристых нитей. И парень тут же откликнулся. Даже накачанный наркотиками, (кого думали обмануть?), он не потерял этой своей способности откликаться.
Что же теперь с ним делать? Что?
Может, взять да усыновить этого молодого мерзавца? Пусть хоть раз почувствует откат по грате?
Локьё натянуто рассмеялся и встал.
По данным разведки у капитана новорожденный ребёнок. В эйнитском храме на Къясне.
Более разумного места придумать невозможно. И это хорошо. Фон Айвину туда не добраться. Будь ребёнок на Аннхелле — за его жизнь эрцог не дал бы ни кредита.
А вот за самим генерисом следовало понаблюдать. Неуёмность его желаний была не совсем понятна Локьё. «Капитан Гордон», конечно, хам и большая заноза… Но к чему столько рвения? Или — попытки убрать мальчишку предпринимает не только фон Айвин?
Следовало прояснить всё это и выждать. Так или иначе, но весы успокоятся и дадут ему возможность действовать.
Жаль мальчика, но гибли и более одарённые Богами. Содружеству нужен Аннхелл, а Империя не уступит. И с этим нельзя ничего поделать.
На коммуникационной панели неласковым красным зрачком загорелся вызов.
Тауэнгибер!
Это тоже было не хорошо и не кстати.
— Слушаю тебя, — с обычной холодностью в голосе отозвался эрцог. Холодностью, которая пугала многих, но не регента, пока не умеющего отличить безногую ящерицу от гадюки.
— И не видишь? — с усмешкой спросил Бгоро.
Эрцог включил обзорный экран и увидел ещё пропадающий от магнитных помех сигнал «Крематора», видимо только что вышедшего из зоны Метью.
Бгоро Тауингибер, регент дома Аметиста, сводный брат Эрзо, носивший в средних кругах прозвище «Чёрный регент», славился пренебрежением к правилам безопасности. Он приказал вывести корабль почти нос к носу с «Леденящим» — вряд ли расстояние между кораблями, учитывая «качание» составит больше двух магнитных единиц. Ещё поди сам тыкал пальцем в пульт, умелец.
Эрцог изобразил губами неудовольствие. Сначала — Пфайфер, теперь этот бравирующий юнец (Тауэнгиберу было всего–то 160 с небольшим). Резвый, самонадеянный, ничего не умеющий…. Пламя и Бездна.
Но эрцог почувствовал и облегчение. Схождение идиотов означало, что можно будет заняться не изоляцией, а возможно и убийством, молодого имперского капитана, а более мелкими и суетными проблемами. В конце концов, капитан — единица неучтённая и не признанная Cоветом домов. Стоит ли проявлять инициативу? Эрцог прекрасно отдавал себе отчет, что инициативу здесь проявлять как раз стоит, но… Но капитан был ему симпатичен, а Тауэнгибер на пару с Пфайфером — старая головная боль.
Нужно было вызвать кого–то из побочных сыновей, чтобы возвести хоть какой–то буфер между собой и Бгоро. Ральфа? Саббаи? Рико? Рико раздражал эрцога меньше прочих. Пусть будет он.
Локьё отдал приказ и откинулся в кресле. Без медитации сегодня не обойтись, но и визит Тауингибера долго ждать не заставит. Медлить не стоило. Он велел дежурному не беспокоить до вызова и выключил освещение. Перед глазами медленно потекли в небытие серебристые линии. Линии эйи, как называют их пугливые эйниты. Линии вселенского закона, причин и следствий. И светящиеся шарики людей и событий в их переплетениях. Паутина реальности. Ханер камат.
История одиннадцатая. Информация тоже бывает заразной
Дома!
Бойцов в предбанник у шлюза набилось столько, что я видел сплошную стену из радостных и выжидающих физиономий.
Ну и чего ждём, интересно?
Я обнял Келли, потом Роса, потом под руку подвернулся какой–то полузнакомый боец из пополнения, и понеслось. Каждый из «моих» хотел прикоснуться ко мне, удостовериться, что я здесь и живой. Хорошо, что таких амбалов, как Айим, на «Вороне» немного. Но мне всё равно досталось. Добравшись, наконец, до капитанской, я чувствовал себя изрядно помятым, похоже, даже до синяков.
Такой традиции, как сложилась у нас на корабле, вытряхивать по прибытии душу из капитана, на флоте я не встречал. Похоже, мы завели её сами. Я видел, что первогодки теряются и прикасаются ко мне осторожно, неловко, что они не привыкли к такому «близкому» контакту с высшим начальством. Но «старички» отрывались по полной, и это захватило, в конце концов, остальных. Меня измяли, обслюнявили, потому что к концу церемонии поводок Кьё снова лопнул, и к человеческим рукам добавились её язык и лапы.