— Запомню, — усмехнулся я. — Память у меня совершенно неиспорченна гуманитарными знаниями.
— Это — да, — фыркнул Тоо и тоже отправил в рот кисленькую ягодку. — Тогда и ты меня потом кое–чему научишь.
— Это чему вдруг? — заинтересовался я.
— Как управлять шлюпкой, — сказал он, отводя глаза.
— Разве у вас это запрещено?
— У нас это смешно и неразумно. Высший адепт управляет масками реальности, а не железяками. Но я очень хочу. Потому что…
Он не закончил. Но мне было и так понятно: потому что это умел Дьюп.
Я кивнул.
Тоо на секунду закрыл глаза и спросил вдруг:
— С осознанием или без?
— В смысле, — затормозил я.
— Я могу ввести информацию в твой мозг без осознания процесса. Быстро. Как будто ты знал это всегда.
— Во–от, — сказал я. — Вот за что наши ваших, как огня боятся. Разве так можно?
Тоо пожал плечами.
— Мы очень многое запоминаем напрямую совершенно без постороннего вмешательства. Подсознание активируется нечаянно, и событие ложится в память, словно живой активный слепок. Это не внушение, я просто могу активировать на пару минут работу твоего подсознания. Впечатлить, разбудить его. Это совершенно безопасно для нас обоих.
Я покачал головой:
— Нет уж, давай так. Я тебе верю, но я не…
— Но я не верю, — закончил с улыбкой Тоо. — И тут же сдался. — Давай. Я рассказываю — ты спрашиваешь, где непонятно.
— Да, — кивнул я с облегчением.
— Первый запрет связан с живой и «мёртвой» клеткой. Нельзя смешивать живое и мёртвое.
— Например? — не понял я.
— Нельзя трансплантировать живые клетки в электронную среду. И наоборот. До тех пор, пока мы не создадим путем конструирования из мертвых химических веществ живую клетку, этот запрет будет соблюдаться.
— Почему? Это было бы забавно? Искусственный электронный глаз, например? Я бы в полевых условиях не отказался.
— Электронный глаз должен питаться от какого–то элемента, его работа создает электромагнитное поле. Ты должен знать, чем опасна электромагнитная защита, которую используют военные. Она нарушает работу собственных клеток организма. Все вы — в группе генетического риска, по причине постоянного контакта с разночастотными полями. Мы уже погубили один раз геном человека. Пока не разбёрёмся, что несёт сочетание живого и мёртвого — это не должно использоваться.
— А удобно было бы, — вздохнул я с сожалением. — Дальше?
— Химия, вводимая в тело или соприкасающаяся с ним — должна соответствовать ему по биологической сложности.
— Объясняй.
— Химически очищенные — пища, одежда, помещения для жилья.
— В смысле?
— Обедненный химический состав нарушает химию человеческого тела. Рафинированные продукты питания, например, содержали когда–то всего одно химически очищенное вещество. Сахар — сахарозу, мука — крахмал.
— Чушь какая, — сказал я искренне.
— И, тем не менее, было время, когда этот принцип стал основным в питании людей. Все основные продукты были сведены ими к моновеществам — хлеб, масло, сахар. Я понимаю, что это даже звучит странно, но так было. И это пищевое однообразие разрушило иммунитет и обменные процессы в организмах людей. Это и послужило одной из главных причин генетических нарушений в то время. Так называемый участок «b» гена 47. Люди, по сути, изобрели новые болезни. Мы не знаем сейчас сахарного диабета и иммунодефицита, потому что химически однородный кристаллический сахар делают исключительно алайцы, распространяя его у нас, как наркотик.
— Забавно… — я рассмеялся натянуто. — Это два уже? А ещё.
— Может, хватит пока? Давай поговорим вечером? Сейчас ты постоянно думаешь о другом. Не осознаёшь, но думаешь.
— Так… меня же тетенька запрезирает.
— У вас эле Анасея?
— Угу.
— Тогда перерыв у вас уже закончился. Она отпускает не на час, а минут на сорок.
— Значит, мы считай, не поговорили? — дались же мне эти законы!
— Наговоримся ещё. Я вернулся на весь остаток месяца.
Весь. Слово перевернулось, как месяц рогами вниз — и я упал с него.
Не только Павича я вчера читал. Увидел на информационном стенде знакомую фамилию и не удержался. Кто был он, этот Рогард? Мальчишка, как я?
— Никто не знает, кем он был, — покачал головой Тоо. — Рогарда причисляют к Уходящим только по времени жизни. Он был моложе основной массы бунтарей, и нет достоверных свидетельств, что ушёл он именно с ними.
Я бежал на занятия. И я думал о Влане. И чужие слова были в тот момент словно мои.
Первый этаж. Переступаешь через порог — перед тобой сидят и лежат на некрашеном деревянном полу. Ни блокнотов, ни тем более электронных блокнотов. Они учатся здесь думать. Обязательную программу знаний в них вбивали в государственной школе. В этом плане — мы равны.
Я рухнул на пол рядом с преподавательницей. Ученики называют её Ана, я и не знал, что полное имя Анасея.