Он повернулся, вглядываясь в небо. Я знал ещё по северному крылу, что он любит смотреть на заходящее солнце.
— Как ты думаешь, а боги всё–таки есть или это только сказки? — спросил я.
Дьюп долго не отвечал. Я уже перестал ждать, когда услышал вдруг:
— А разум есть?
— Разум? — удивился я. — А причём тут разум?
— Жизнь была бы лишена смысла, если бы в нас не было разума. Значит, если есть душа, есть и бог.
«И свечение фосфора никогда не заменит опала.
Если ты, как и я,
Однажды
Глядел уходившему в спину.
Я глядел ему в спину,
Однажды.
Всегда.
И я буду глядеть ему в спину.
Вот такие простые стихи, — Колин говорил отстранённо, подчиняясь медленному стеканию заката. — И сборничек этот маленький так и назывался «Уходившему».
Я не догоню и не спрошу его,
Потому что — не догоню.
Потому что
Не я догоню его
Потому, что
Он меня не догонит.
Первый сборничек разошелся довольно большим тиражом. Если хочешь, я поищу в нашей родовой библиотеке. Он должен быть там, отец не возьмёт чужой книги.
— Трудно вот так с отцом? — спросил я осторожно.
— С отцом всегда трудно. Ты — его полный антагонист, его «уходящий», иначе ты — никто.
— Маму только жалко, — сказал я, вспомнив своего отца.
Колин не ответил. Он просто положил мне на плечо свою широченную горячую ладонь.
Сколько мы видели с ним в космосе самых разных закатов. Но вот здесь, у реки, впервые смотрели вместе, как солнце уходит не за тяжёлый бок Граны, а падает в воду. И бурный Тарге кипит.
— Скажи, а это правда, что сильный человек обязательно добрый? — спросил я.
— Это ты сам для себя решай. Чаще добрый. Не потому что слабина у него такая специфическая, но хотя бы для того, чтобы не порвать кого–нибудь под горячую руку.
И тогда я решился.
— Скажи, ты же нас здесь не просто так держишь? Как приманку?
— Да, — сказал Колин, не отрывая глаз от реки. — Но я не знаю, на что ОН клюнет и как. Если мы вернём вас в космос — станет только опаснее. Там сложнее будет за тобой следить.
— Ты думаешь, кровавый эрцог не успокоится?
— Это не в его стиле. Я не могу понять, чем вызвано затишье в доме Нарья, но оно так или иначе скоро закончится.
История тридцать четвертая. «Приманка»
— Победить человека может только его собственный гнев.
— Ещё одна боргелианская пословица?
Дерен кивнул. Он стоял, как положено, и взирал на меня вежливо, но без намёка на раскаяние.
За тонким пластиком палатки бушевала гроза. У меня грозы не получалось.
— Ты меня слушаешь вообще? — спросил я резче, чем хотелось бы.
— Да, господин капитан.
— Я тебя уже полчаса воспитываю! Хоть бы притворился, что понял. Тебя учить — только портить…
Дерен опять кивнул.
— Портить, да?! — рассердился я.
— Да, господин капитан, — в глазах Дерена застыло терпеливое сочувствие.
Вывел он меня, всё–таки. Мальчишка, а держится лучше иного ветерана. Это какие же нервы надо иметь, чтобы смотреть на звереющее начальство, как на больную простудой мышь… Что он там про гнев говорил? Я выровнял дыхание и отодвинул эмоции.
— Почему ты так решил?
— Меня учили, что человек рождается с определённым знанием. Сразу. Потом он якобы учится, но только тому, что само по себе дремлет в нём. Остальное знание свободно разлито вокруг: бери — не хочу.
Я вздохнул. Дерен мне в плане воспитания оказался явно не по зубам. Не понятно, кто из нас сейчас кого воспитывал.
— Ну, тогда давай сам выводы делай, — сдался я. — Что думаешь о своем поведении?
— Я думаю, господин капитан, что это была случайность, совпадение. Но я буду внимательнее следить за тем, что говорю.
— Хорошо хоть так, — согласился я без особого восторга. — С вами, гадами, и вправду иной раз повеситься хочется.
— Когда ждёшь долго, но не имеешь привычки ждать — бывает и хочется, — согласился Дерен.
— Ну и что делать?
— Учиться ждать.
— Легко сказать…
— Есть специальные упражнения. Вы у Дарайи спросите. Я рассказать могу, но там есть особенности восприятия и нервной системы.
— Дерен, скажи, у вас совершеннолетие, когда наступает?
— После сорока, в среднем.
— А тебя как из гнезда выпустили?
— Я взрослый уже родился. Так бывает.
— Что значит, «взрослый родился»?
— Душа взрослая. Сама помнит много непроявленного ещё для меня. Я — не знаю, она — знает.
— Трудно так?
— Бывает, — он вздохнул, наконец, и черты лица стали мягче. — Но мне нельзя помочь. А посоветовать — ещё труднее. Она всё равно знает лучше. И моя жизнь не зависит от моей личной воли. Я, господин капитан, не мог подсознательно сделать глупость. Вот сознательно — да. А разговор с генералом Абэлисом не был запланирован нами. Он произошёл спонтанно. И говорил я — не думая. Значит, так было нужно, чтобы прозвучало именно это. Возможно, вам не следовало находиться здесь неосознанной приманкой.
— Ты это откуда знаешь? Про приманку? — насторожился я.
— Просто знаю. Знание — вне меня. Нужно уметь взять. Но мне бы вы не поверили.
— Ты меня запутал. Получается, что разговор ты всё–таки планировал?