Последствия неустранимы

— Разговаривал я об этом с Медниковым. Борис объяснил. Пятенков глотнул отравленного коньяка значительно меньше, чем Головчанский, и быстро сообразил сунуть пальцы в рот. Если бы старик не вызвал искусственно рвоту, завтра бы его уже, возможно, хоронили. Ну а к тому же Головчанскому неоткуда было вызвать «Скорую»…

Надя Туманова постучала в дверь кабинета начальника уголовного розыска точно в назначенное время. Перешагнув порог, она так оробела, что Бирюкову пришлось больше четверти часа вести разговор на отвлеченную тему, чтобы установить хотя бы мало-мальский контакт, при котором допрашиваемые не пытаются в каждом вопросе ведущего дознание разгадать скрытый подвох. Туманова шла на контакт неохотно. Отвечала тихим голосом, рассеянно. Симпатичное лицо ее казалось страшно усталым, а пальцы рук безостановочно, словно пересчитывая, скользили вверх-вниз по черным пуговицам на скромном сереньком жакете. Постепенно нервозность Тумановой как будто поутихла, однако, стоило только Антону заикнуться о Головчанском, Надя побледнела и с непонятным для Антона отчаянием выкрикнула:

— Не отравляла я его! Клянусь чем угодно, не отравляла!

— Разве я сказал, что вы отравительница? — спокойно спросил Бирюков. — Давайте выясним: почему Головчанский оказался у вас на даче и с кем он там ночевал?

Туманова растерянно посмотрела на Бирюкова:

— Я не могу сказать… Я не знаю…

— У вас была на даче фарфоровая чайная чашка?

— Кажется, была.

— Почему «кажется»? Была или нет?

— Ну, была.

— Куда она исчезла?

— Не знаю.

— Мы нашли осколки рядом с той бутылкой, из которой отравился Головчанский.

— Не отравляла я его! — опять с отчаянием повторила Туманова и, уткнувшись лицом в ладони, заплакала.

Антон налил в стакан воды, подал Тумановой. Надя судорожно сделала несколько глотков, поставила стакан на стол. Всхлипывая, достала из жакетного кармашка аккуратно сложенный платочек и стала вытирать слезы. Что-то подозрительное почувствовал Бирюков в Надином отчаянии. Вспомнился ее обморок. И сразу возник вопрос: «Не от испуга ли она тогда упала, увидев из окна, как мы с Олегом подъехали к дому?»

— Дело очень серьезное, — заговорил Антон. — Списать его в архив нам никто не позволит. Это значит, что так или иначе тайное станет явным. Поэтому, Надя, не скрывайте ничего и не пытайтесь лгать. Это бесполезно. Мы имеем привычку проверять показания, уточнять, анализировать…

Туманова взглянула на Антона и сразу опустила глаза. Чуть помолчав, еле слышно спросила:

— В чем меня обвиняете?

— Обвинять рано, вначале надо разобраться.

— В чем?

— Например, чего вы так сильно испугались, когда в субботу мы с Олегом подъехали к вашему дому?

— Я, по-моему, тогда уже говорила, что упала с табуретки…

— И от падения случился обморок?

— Да.

— Понятно. Но вот в тот раз вы говорили, что потеряли ключ и оставили дачу открытой. После якобы ключ нашелся. Это действительно так?

— Действительно… Карман у плаща прохудился.

— Почему, отправляясь в пятницу на дачу, вы надели плащ? День был прекрасный, теплый… Дождь только в субботу ночью начался, а вы уже с пятницы плащ надели.

Туманова скомкала в руках платочек, рассеянным взглядом уставилась в окно и неуверенно проговорила:

— Я беременна. Меня и в теплую погоду часто морозит.

— Понятно. Но карман плаща на самом деле прохудился?

— Если ключ за подкладку упал, конечно.

— А если мы сейчас это проверим?..

— Зачем?

— Я ведь вам уже сказал, что мы имеем привычку проверять показания.

— Не надо — я не в плаще была на даче, — еле слышно выдавила из себя Туманова и еще тише добавила: — Я не виновата, честное слово, не виновата…

«Неужели на нее так сильно подействовали провокационные звонки?» — подумал Антон и тут же спросил:

— Кто вас пугает по телефону?

— Головчанская… Софья Георгиевна…

— Что она говорит?

— Что я отравила ее мужа… Мне лучше повеситься… — Туманова опять уткнулась лицом в ладони и затряслась, словно в лихорадке. Бирюков снова предложил Наде стакан с водой, но она оттолкнула его руку. Вода плеснулась на пол. Вроде испугавшись внезапной резкости, Надя вдруг уставилась на Антона отрешенным взглядом и как будто сама себя спросила: — Разве может женщина отравить отца своего ребенка?..

— Что? — машинально вырвалось у Бирюкова.

— Я от Александра Васильевича беременна. — Лицо Тумановой стало пунцовым. Надя до побеления пальцев сжала платочек и, глядя на Антона умоляющими глазами, заторопилась: — Ради всего святого, помогите мне! Умоляю, помогите!..

«Помешалась она, что ли?» — с внезапной тревогой подумал Антон, но вслух проговорил:

— Не отчаивайтесь, Надя… Давайте разберемся спокойно…

— Вы не поверите мне! А потом, боже мой!.. Будет суд… Такое позорище!.. Клянусь, я виновата в одном: хотела иметь не детдомовского, а своего собственного ребенка. Поймите, своего!.. Это необъяснимо… Нет, вам ни за что меня не понять!..

— Надя, успокойтесь, — перебил Бирюков. — Расскажите все по порядку и подробно. Уверяю, что пойму вас.

Туманова закрутила головой:

— Нет, нет!.. Я натворила такое, что вы или просмеете мои оправдания, или немедленно арестуете.