Последствия неустранимы

- Бутылку с этикеткой типа "Плиска", где ресторанный чернильный штамп имелся. Это раз. И чуть не полное блюдо желтых сигаретных чинариков. Это два... - Стрункин загнул второй палец. - Ты можешь возразить, дескать, подобные доказательства могли находиться в доме раньше. Поясню... Лично я, кроме водки, других напитков не употребляю, а разновидные бутылки от сырости не заводятся. Второе... Лично я с детства табаком не балуюсь. Тоська с сыном тоже этим не грешат. Откуда сигаретные чинарики взялись?..

- Вам разве не известно, что Головчанский в ночь с пятницы на субботу умер?

- Что-то такое Максим Пятенков заливал. Так он же, бутылочный сборщик, на каждом шагу врет как сивый мерин.

- Это правда, Иван Тимофеевич.

- Да ну?!. - Стрункин непонимающе уставился на Голубева. Потом, словно до его сознания дошло наконец что-то страшное, с треском рванул исписанную тетрадку пополам и хрипло проговорил: - Со всей серьезностью заявляю, рукоприкладство к гражданину Головчанскому не применял.

Голубев показал на заткнутую хлебной корочкой бутылку:

- Кончать надо с этим делом.

- Допью остаток проклятой и закаюсь. - Веки Стрункина начали слезливо краснеть. Он как-то вдруг сник и жалобно попросил: - Будь другом, найди Тоську... Пусть возвращается домой. Слово даю, пальцем не трону. Люблю дуру, хоть и виновата она передо мной...

От Стрункина Слава Голубев на попутной машине завернул в ПМК Сельстрой. Нормировщицы находились в подчинении начальника отдела труда и заработной платы. Поэтому Слава прямиком зашел в кабинет Окунева. Тот принял внезапно появившегося сотрудника уголовного розыска настороженно видимо, все еще переживал утренний крутой разговор со своим областным шефом. Славе показалось, что Иван Иванович трясется над каждым словом, опасаясь сказать малейшую неточность. О Стрункиной Окунев отозвался хорошо и как бы в подтверждение показал приказ по Сельстрою, подписанный размашистым автографом Головчанского:

- Видите, в День строителя Тосе вручили восемьдесят рублей премиальных.

- Подарками на празднике не награждали передовиков? - спросил Слава.

- Нет, решили ограничиться премиями.

- А Тося сказала мужу, что Головчанский лично вручил ей зимние сапоги.

Окунев несколько замялся:

- Беда с этой Тосей... Жаловалась мне, мол, похвасталась ради форса, а муж спустя несколько дней сцену ревности закатил. Я достаточно хорошо знаю Ивана Тимофеевича, работал он у нас в ПМК. Наивный, как ребенок, только в ревности границ не ведает. Конечно, и Тосю в этом плане оправдывать не стану - любит пококетничать. В то же время... приписывать ей Головчанского, как додумался Иван Тимофеевич, смешно.

- Стрункина не рассказывала, где взяла те злосчастные сапоги? - опять спросил Слава.

- У кого-то с рук купила на премиальные деньги. Вот только у кого не знаю.

- Она сейчас на работе?

- С сегодняшнего дня в очередном отпуске.

Голубев присвистнул:

- Где ж теперь ее искать?

Окунев развел руками и с повышенным интересом стал рассматривать шариковую авторучку. Славе пришлось напомнить начальнику отдела труда и заработной платы, что разыскивает Стрункину вовсе не по личным делам. Лишь после этого Иван Иванович рассказал, что еще на прошлой неделе профсоюзная организация Сельстроя выделила Стрункиной бесплатную путевку на двенадцать дней в местный санаторий-профилакторий, где, возможно, Тося теперь и находится. Высказав такое предположение, Окунев робко обратился к Голубеву:

- Если можно, не говорите об этом Ивану Тимофеевичу, пока он не успокоится... Тося просила. Уверяю, они скоро помирятся. Подобные ссоры у них и раньше случались...

Окруженный с трех сторон густым сосновым лесом районный санаторий-профилакторий располагался на высоком берегу реки, почти напротив кооператива "Иня", где так загадочно оборвалась жизнь Головчанского. Белокурую Тосю Стрункину Голубев отыскал в просторном холле, уставленном дорогой мебелью и декоративными цветами. В домашнем ситцевом платьице Тося с книгой в руках сидела в мягком кресле и, беззвучно шевеля губами, сосредоточенно читала. По сравнению с мужем она выглядела настолько молодо, что не хотелось верить, что ее сын уже учится в техникуме. Моложавость Тосе придавали и худенькая фигурка, и миловидное, без единой морщинки, лицо и короткая стрижка.

Узнав, что имеет дело с сотрудником уголовного розыска, Стрункина энергично принялась отрицать все и вся. Из ее торопливого рассказа выходило, что глупую историю с сапогами ревнивый до невозможности Иван Тимофеевич сочинил по собственной фантазии, чтобы хоть чем-то досадить ей, а уж насчет связи с Александром Васильевичем Головчанским - это вообще бред сумасшедшего.