Последний завет

— Афиф. — Она подалась ему навстречу, и голос ее приобрел оттенок доверительности. — Я еще раз повторяю, что не работаю в полиции. Мне плевать, чем вы тут торгуете. Я хочу, чтобы на эту землю пришел наконец мир, хотите верьте, хотите нет. Это все, что меня интересует. Без этого убийства не прекратятся. Погибнет много рядовых палестинцев и израильтян. Профессор Гутман был лишь первой жертвой. Клянусь, все сказанное вами останется при мне. Вы знали Шимона Гутмана лично?

Афиф нервно повел плечами и нехотя признался:

— Да…

— Как вы думаете, почему он упомянул ваше имя в телефонном разговоре с одним человеком накануне своей гибели?

На лице Афифа отразилось недоумение.

— Даже не знаю, что и подумать. Аллахом клянусь!

— Когда вы виделись с ним в последний раз?

— На минувшей неделе.

— При каких обстоятельствах вы с ним виделись?

Афиф Авейда тяжело опустился на свой старенький диванчик, вытер со лба пот и неохотно, медленно начал рассказывать о том, что Гутман появился у него в лавке ни с того ни с сего, после того как игнорировал ее больше года. Что он, Авейда, воспользовался удобным случаем и предложил старому еврею их обычную сделку — перевод клинописных табличек в обмен на одну из них.

— И что было в этих табличках?

— Ничего интересного, правда. Описи имущества, кляузы на соседей, ученические упражнения.

— И все?

— Была одна любопытная вещица. Письмо матери к сыну.

— Профессор Гутман забрал ее?

— Нет, я не отдал.

— Но он хотел забрать?

— Да, всячески пытался лишить меня единственной ценной вещи во всем том хламе. Но я не отдавал, и он в конце концов отступился.

Мэгги задумалась. Что-то ей это напомнило…

— Вспомните все хорошенько. Он сразу вцепился в ту табличку, как только перевел ее, или сказал, что хочет ее взять, уже после перевода всех остальных?

— Госпожа, сколько уж дней прошло!

— Попытайтесь вспомнить, это важно.

— Ну… Нет, сначала он перевел все таблички. А потом, конечно, сразу затребовал то письмо, потому что все остальное ему не показалось.

Ага… Теперь Мэгги вспомнила. Она много раз проделывала тот же самый фокус. На Балканах, разговаривая с одной из противоборствующих сторон, она объявила, что камнем преткновения является свободный доступ к дороге, которая тянулась вдоль побережья. А с разоружением, мол, вполне можно было подождать. «Без решения по дороге я просто не могу вернуться к вашим оппонентам — они поставили передо мной такое условие. А на разоружении сторон они как раз сейчас не настаивают, так что этот вопрос предлагаю пока отложить». Как она и рассчитывала, ее собеседники сказали, что такое предложение их не устраивает. Они готовы разоружиться одновременно с врагами, но не могут вот так просто предоставить им доступ к побережью. Мэгги долго спорила, уверяла, что это ошибочное решение и ничего не может быть важнее дороги, что это заведет переговоры в тупик и она теперь ни за что не ручается. Под конец Мэгги «сдалась» и сказала на прощание, что постарается — уж как-нибудь — уломать противоположную сторону. В итоге она принесла противоположной стороне именно то, чего та и хотела в первую очередь — разоружение. А дорога им и даром была не нужна.

Гутман повел себя в лавке Авейды точно так же. Он сражался за червивое яблоко только для того, чтобы унести из-под самого носа хозяина спелый апельсин.

— Так, а что он в итоге забрал?

— Опись имущества какого-то купца-ханаанейца.

— Это он вам так сказал? И вы ему поверили?

— Я не умею читать клинопись, госпожа. Но я верю старому еврею, он меня никогда не обманывал. Вы бы видели, как он был огорчен, когда я не отдал ему то письмо!

— Хорошо, допустим. И после этого вы сразу расстались? Он все еще был огорчен?

— А, это я помню! Тут даже не в огорчении дело. Ему просто стало не по себе. Я предложил воды, но он отказался, сказал, что ему душно и скорее надо на воздух.

«Ну ясно…»

— И больше вы с ним не встречались и не перезванивались?

— Нет. Клянусь Аллахом, нет! Я лишь услышал по телевизору об убийстве…

— Благодарю вас, господин Авейда. Вы мне очень помогли.

Мэгги вышла из лавки, пытаясь представить, что чувствовал Шимон Гутман, когда в последний раз в своей жизни поднимался по этим низеньким ступенькам. Он явно сделал здесь какое-то важное открытие, которое потрясло его до глубины души, и он явно спешил скорее поделиться с кем-то…

Едва Мэгги оказалась снаружи, как ее случайно задел огромным рюкзаком австралийский турист. Мэгги была ему благодарна — она уже не чувствовала себя здесь такой чужой и одинокой, как час назад.

— Ури, — заговорила она в телефон. — Сдается мне, я начинаю понимать, что к чему.

— Отлично. Расскажешь по дороге.

— По дороге? Ты куда-то собрался?

— Я же кидал тебе эсэмэску. Мне позвонил адвокат отца и сказал, что для меня есть кое-что. Письмо.

— От кого?

— От отца, от кого же еще!

ГЛАВА 36

Женевское озеро, Швейцария, прошедший понедельник