ПУСТЬ СУЩЕСТВА, КОТОРЫЕ НАЗЫВАЮТ СЕБЯ ЛЮДЬМИ, ГОВОРЯТ:
И решил Господь в бесконечной мудрости своей испытать детей своих пламенем и мором. И было так. И выжил лишь тот, кто верил Ему, и чтил Его, и пошёл за Ним, не оглядываясь в прошлое. И вёл Он их сквозь Чёрные века, даруя силу. И выжили они, вернувшись в мир, и повстречали теней. И жили они вместе с тенями, делясь с ними кровом, хлебом и семенем. И создали они кланы.
ВНЕМЛИТЕ ГЛАСУ ЧИСТОГО РАЗУМА:
И решил Господь в мудрости своей испытать детей своих пламенем и мором, ибо многие из них предались тьме. И было так. И выжили те, кто верили Ему, и чтили Его, и пошли за Ним, не оглядываясь в прошлое. Но были и те, кто шёл за Ним, но души их были полны злобы и тьмы. И выжили они в Чёрные века, и вернулись в мир вместе с детьми Его, повстречав теней. Паршивы овцы, делящие с тенями кров, хлеб и семя. И сами они стали тенями, и создали кланы, отравляя жизнь детей Его.
— Говорят, Ветродувы — жуткие скупердяи! — неожиданно заявил Франц, так что Герман даже поперхнулся и свирепо уставился на своего спутника: секунду назад мальчишка был на краю смерти, а теперь на тебе — рассуждает о прижимистости членов его родного клана.
«Похоже, парень далеко пойдёт, — подумал Герман, — такой наглости можно только позавидовать».
— Интересно, вы, Госпитальеры, все такие нахальные? поинтересовался он.
— Все! — не моргнув глазом ответил Франц. — Просто мы всегда говорим то, что думаем, стараемся никогда не скрывать то, что у нас на уме. Так честнее, на мой взгляд…
«Ещё бы вам не говорить всё, что у вас на уме, — подумал Герман. — Когда все вокруг знают, что убить Госпитальера равносильно самоубийству, можно молоть языком всё, что только в голову придёт!»
Вслух он только хмыкнул.
— А это правда, то, что про вас рассказывают? — Франц, похоже, испытывал его терпение.
— Что правда?! — Герман начал потихоньку выходить из себя, голос его прозвучал сердито, но мальчишка, казалось, этого не заметил и продолжил задавать идиотские вопросы:
— Ну, говорят, будто даже в период Большого голода вы отказались поделиться с кланом Медоедов провизией?
— Правда, — нехотя выдавил Герман, — но не я же принимаю решения, кому давать еду — кому не давать. Я — только следопыт и охотник. А на то, чтобы думать, что хорошо для клана, а что плохо, есть глава — Старый Кра.
— И что, этот Кра — большой скупердяй? — поинтересовался Госпитальер.
Герман с трудом сдержался, чтобы не отвесить мальчишке хороший подзатыльник. Некоторые члены клана Ветродувов за Кра могли и горло перегрызть, но Герман главе клана не слишком симпатизировал. В отличие от остальных он никогда не питал иллюзий на счёт лысого лиса, потому что отлично знал о его достоинствах и, что намного важнее, недостатках.
— Увидишь его сегодня, — проворчал Герман, — сам всё поймёшь… Скупердяй — нескупердяй. В клане про Кра лучше глупые вопросы не задавай, — предупредил он. — Могут и по башке дать. Люди его любят.
— Я — могила, — кивнул Франц.
— Не накаркай, лучше уж говори, что ты глухонемой.
— Я глухонемой, — послушно откликнулся Госпитальер и сделал жест, как будто зашивает себе рот. — Я — глухонемая могила!
— Очень смешно, — проворчал Герман.
За мостом, у старой, местами покосившейся и рухнувшей ограды того, что на довоенных картах района Нидеррад называлось Лесным стадионом, царила мёртвая тишина. Это затишье могло обмануть кого угодно, но только не Германа. На самом деле лесной массив был полон жизни, правда, почти всех хищников охотникам клана удалось вывести. Хотя сил на это было положено немало и крови пролилось достаточно. В прошлом году завалили последнего плотоядного кабара — коричнево-чёрную зверюгу, бегавшую на шести крупных многосуставчатых ногах.