Последний защитник

– «Мы были слугами, – повторил он, – а теперь станем господами». Это из лексикона левеллеров, Марвуд. Так недалеко и до нечестивого утверждения, что все люди равны. Я думал, Оливер Кромвель искоренил эту ересь раз и навсегда.

Во второй половине дня все клерки, включая и меня самого, делали вид, что работают, но особых успехов никто из нас не достиг. И неудивительно. После Реставрации таких уличных волнений Лондон еще не видел. Слабый неприятный душок измены висел в воздухе, как запах тухлого мяса.

Лорд Крейвен прислал господину Уильямсону срочное сообщение, где говорилось, что на его людей напали бунтовщики исключительно из-за того, что думали, будто их возглавляет герцог Йоркский. Еще один намек на политические мотивы, стоящие за беспорядками: герцог не только был наследником короля, но, по слухам, собирался уехать в Рим.

Сгустились сумерки, и в конторе зажгли свечи. Большинство служащих ушли, но я остался, как и Уильямсон. В начале седьмого из дворца прибыл посыльный с письмом для него. Несколько минут спустя Уильямсон позвонил в звонок, вызывая меня.

Я без стука вошел в его кабинет и закрыл за собой дверь. Уильямсон передал мне письмо:

– Бунтовщики призывают к революции. Ну… или вроде того. И еще здесь есть кое-что, что касается вас, Марвуд.

Первым делом я посмотрел на подпись. Послание было от Уильяма Чиффинча. Я пробежал глазами его содержание.

Чиффинч сообщал, что один из его личных информаторов утверждал, будто слышал, как толпа в Клеркенвелле скандировала: «Покончим с красными камзолами!» Более того, некоторые протестующие утверждали, что если король не предоставит им свободу совести, то на Майский день, то есть в следующий большой всенародный праздник, следует ожидать еще более мощные и кровавые бунты. Они также угрожали, что в скором времени направятся к Уайтхоллу и сровняют его с землей. Очевидно, подумал я, на том основании, что это был самый большой из всех борделей Англии.

Когда я дошел до двух заключительных абзацев письма, мне вдруг стало трудно дышать. Вот что там говорилось:

Я также располагаю сведениями, что несколько диссентеров собрались вчера вечером в Уоллингфорд-хаусе. Полагаю, Вы уже осведомлены об этом, но, возможно, не в курсе последних известий, которые я получил от своего информатора. Два человека прибыли туда позже остальных. Это были лишенный прихода священник по имени Вил, домочадец герцога, и дама, которую он сопровождал, – некая госпожа Хэксби, супруга землемера и архитектора, процветавшего во времена Республики.

Не всем известно, что эта женщина – дочь цареубийцы Томаса Ловетта, того самого фанатичного отступника, который умер на руинах собора Святого Павла пару лет назад. Сама миссис Хэксби в прошлом году подозревалась в убийстве, в связи с чем мы были вынуждены арестовать и допросить ее мужа. Мало того, как Вам подтвердит Ваш секретарь Марвуд, деятельностью вышеупомянутой дамы заинтересовался сам король, и, вероятно, его величество, потребует, чтобы Вы допросили обоих супругов Хэксби насчет визита в Уоллингфорд-хаус.

– Хэксби, – протянул Уильямсон. – Знакомая фамилия… Это не его ли кузина в прошлом году работала у вас служанкой?

Я не поднимал глаз от письма:

– Да, верно. В ту пору, сэр, если помните, я был очень болен. Я тогда принимал опий и плохо соображал. Это моя кухарка ее наняла. Но девушка у нас надолго не задержалась. Не прижилась, как говорится.

– В общем, Марвуд, известия одно другого хуже. Мало нам беспорядков, так еще и Бекингем плетет интриги вместе с дочерью цареубийцы и бог знает с кем еще. Нам необходимо поговорить с госпожой Хэксби. И с ее мужем тоже. Я попрошу милорда Арлингтона подписать ордер на арест.

– Может быть, лучше выждать, сэр? – Мой голос звучал фальшиво, как у плохого актера. – Установить за ними слежку, но пока не задерживать.

Он сердито глянул на меня:

– Почему?