Отстояв свою вахту, сдал штурвал капитану и пошёл спать. Полёт проходит спокойно, по бортовому времени час ночи, за иллюминаторами гондолы плывёт ночной пейзаж очередного мира. Он не совсем пуст — иногда внизу мерцают огоньки в окнах редких домов, но небо его принадлежит только нам, на локаторе чисто. Тихо, экономичным ходом идём над тёмной дорогой. Нам никто не нужен, и мы никому тут не нужны.
— Можно? — Ольга пришла. Опять не высплюсь…
— Заходи.
Не похоже, что она с неприличными намерениями. Лицо серьёзное и странное.
— Надо поговорить.
— Про Коммуну? Марина уже…
— Нет, про нас.
— Я до сих пор не уверен, что есть какие-то «мы». Ты уверена, что существует предмет для разговора?
— А вот это я и хочу обсудить.
Надо же, настоящее классическое «выяснение отношений»! А мы ведь даже не семья, что бы по этому поводу ни думала себе Таира.
— Что это вдруг? — спросил я тоскливо.
Ненавижу вот такие разборки. Мой гарем, конечно, удивительный феномен, но от мотания нервов я избавлен. Меланта выше этого, Алистелия не посмеет, а Таира меня скорее пристрелит, если что.
— Я была у Лизаветы, в госпитале. Она подтвердила — я беременна. Я долго думала и решила — ты должен узнать. Срок крошечный, но ошибки быть не может.
— Э… — я не нашёлся сразу, — я правильно понимаю, что…
— Да. От тебя. Препарат, который мы добыли в Эрзале, сработал. Я очень благодарна тебе за помощь.
— Хм… Обращайся.
— Разумеется, это не обязывает…
— Оль, — оборвал я её, — ну что ты несёшь? Сама себя послушай. Что за интонации? Как школьница, залетевшая после пьяной вечеринки.
— Прости, — вздохнула она, — что-то я действительно слегка не в себе. Гормоны, наверное.
— Я прекрасно понимаю, что никакой «муж и отец» тебе не нужен, что ты сама прекрасно справишься с чем угодно, что я тебе не опора и, тем более, не защита. Что ты не собираешься быть четвёртой — да хоть даже и первой — женой в моём дурацком гареме. Но, тем не менее, ты пришла сюда сейчас, сама не зная, зачем. Сказать тебе?
— Скажи.
— Этот ребенок мой, я приму его и сделаю всё, что должно, если такая необходимость появится. Это ты хотела услышать?
— Наверное. Да. Спасибо. Глупо, правда?
— Что ты не такая стальная, как все думают? Нет, не глупо. Дети всё меняют. Я сам это совсем недавно понял.
— А я, оказывается, успела забыть… Спасибо тебе, Тём. Ты, правда, хороший. Я пойду…
И ушла. «Хороший» я, ишь. Самая расплывчатая и бессмысленная характеристика, которую только можно придумать. Супергерой «Человек Хороший». Обладает суперспособностями «ми-ми-ми» и «лапки». Чёрт его знает, зачем он нужен вообще…
Две вахты спустя, вернулись в Центр. На удивление спокойно дошли. Дорога стала прочнее и чётче, срезы спокойны, маршрут строился буквально сам. Не зря ребята с маяками работали, заметно лучше стало. Надо бы продолжить — но не с бомбой же под брюхом… Вот слетаем в Комспас — и займёмся.
— Тут удивительная библиотека, — сказала Алистелия.
Как-то вышло, что мы стали чаще проводить время вдвоём — или в компании сопящих младенцев, как сейчас. Меланта с Эли поглощены собой, выращивая в странном симбиозе будущих кайлитов, Таира чистит ружьё, точит ножи и вообще готовится к своему самурайскому подвигу, Ольга деловито исчезла, завершая какие-то совершенно необходимые приготовления перед грядущим рейдом. Зелёный с Настей пока не вернулись, ситуация зависла в неопределённости, но лететь их искать тоже вроде рано. Мы внезапно оказались в коротком временном отрезке мирной жизни, и то, что он скоро кончится, придавало ему печальное очарование. Мы сидим рядышком в креслах на веранде. Малыши спят в широкой коляске, Алька залезла в своё кресло с ногами, прихватив толстый том с пафосным золочёным обрезом.
— Это история времён падения Первой Коммуны. Очень драматичная. Эпоха великих свершений, сильных людей и значимых поступков. Главный герой — ученый, человек большой ответственности. И вот, в ходе своих исследований, он понимает, что всё благополучие Коммуны зиждется на варварской эксплуатации некоего конечного ресурса, и вскоре это может привести к катастрофическим последствиям. Его авторитет в обществе высок — Коммуна ценит технических интеллектуалов превыше всех прочих граждан. Однако стоит ему заявить о своём открытии, он становится жертвой вненаучной травли. Он готов доказать свои выводы — но его просто не хотят слушать. Ему не предоставляют публичных трибун, его исследования игнорируют, на него ополчается общественность…
— Производственный роман? — удивился я. — Трагедия непонятого технаря?
— Это скорее социальная драма, где научная правота противопоставляется неприятию необразованных масс, неспособных верно её оценить.
— А какое до неё дело массам?