Последний выбор

— Прости. Так вот, запомни — ты очень красивая. Слишком красивая для того, чтобы это не стало проблемой.

— Проблемой? Красивой быть плохо?

— Неудобно. Так же неудобно, как быть уродливой. Идеальная позиция на этой шкале — «симпатичная». Внешность располагающая, но не довлеющая. Не заслоняющая человека. Ты уже сейчас далеко вышла за этот предел, а через пару лет расцветёшь так, что это начнёт мешать. Мужчины будут тебя бояться, а женщины — ненавидеть, не понимая, что это проклятие, а не благословение.

— Бояться? Почему?

— Большая часть мужчин будет бояться, лучшая — стесняться, а худшая — пытаться самоутвердиться за твой счет. Потому что будут сравнивать себя с тобой и думать, что недостойны.

— И что же мне делать? — растерялась Настя.

— Прежде всего, знать об этом. Чётко понимать, что большинство людей тебя не увидят. Они увидят красотку. И обращаться будут не к тебе, а к красотке. К социальному символу в своей голове. К вожделенному призу, достижимому или нет. С этим надо учиться жить, так же как люди живут с заячьей губой или родимым пятном во всё лицо. Заставлять людей смотреть сквозь внешность. Не с каждым получится, но зачем тебе каждый?

— Мне никто этого не говорил… — сказала она задумчиво. — Я подумаю об этом.

— Вот-вот, — ответил я, натягивая куртку, — подумай. Когда-нибудь весь этот чёртов цирк закончится. Надо будет не рушить или спасать миры, а жить. Хотелось бы, чтобы к тому моменту ты была девушка Настя, а не мистическое чувырло в балахоне. И хотелось бы, чтобы эта девушка Настя была хоть немного счастлива.

— Спасибо.

— Обращайся. А теперь давай вернёмся в Центр. Пора уже что-то решать с этим Комспасом.

— Кстати, мы вернулись, — сказал я, недовольно, глядя в напряжённые затылки собравшихся в гостиной. — Если вы не заметили.

Наш вояж не назовёшь триумфальным, скорее, он ближе к провалу, но это не повод нас игнорировать. Мы с Настей уставшие и пыльные, пропахшие дымом и моторным маслом, намотавшие на колёса десяток миров, стоим в дверях — а всем плевать. Все смотрят на какого-то мутного мужика в балахоне, развалившегося в кресле, как у себя дома. У меня что-то в последнее время аллергия на мужиков в балахонах. Вечно от них всякие неприятности. Судя по тому, что детей не видно, а из женщин только Ольга и Таира — причём горянка с ружьём, — и сейчас ничего особо хорошего не ожидается.

— Привет, — сказал Артём, — вовремя вы. У нас тут… гость.

— Вижу, — сказал я коротко, — Насть, может, пойдёшь пока помоешься с дороги?

— Я останусь, — сказала девочка. — Это же Хранитель.

Ну, здрасьте, приехали.

— Здравствуй, синеглазое дитя боли, — поприветствовал её гость персонально.

У меня от пафоса аж скулы свело. Вряд ли мы с ним подружимся, кто бы это ни был. Люди, таскающиеся в чёрных балахонах и говорящие фразами из индийских сериалов, обычно имеют и другие психические аберрации.

Настя молча кивнула и присела в стороне. Тёмные окуляры делают её лицо эмоционально непроницаемым, но мне отчего-то показалось, что она не очень рада визиту начальства. Ведь Хранители как бы над Корректорами? Или я опять чего-то не понимаю?

— Что этот беглый францисканец делает у нас дома? — невежливо спросил я.

— Он утверждает, что это его дом, — пояснил Иван.

— И дирижабль тоже его, — добавил Артём.

— А на жену он ни на чью не претендует случайно? Этак каждый придёт и скажет: «Моё». А документы правоустанавливающие он предъявил? Ну, там, ПТС на дирижабль, «зелёнку» на дом?

Я специально говорил в третьем лице, грубо игнорируя присутствие пришельца — не понравился он мне. Я вообще к Хранителям не сильно расположен после того, что один из них сделал с моей женой и сыном. Тем не менее, в ответ он обратился прямо ко мне.

— А ты, оказывается, ничего. Забавный…

— Любишь посмеяться? — перебил я его. — Могу репризу устроить…

— Не надо, Серёг, — остановил меня Иван, — он интересные вещи рассказывает, послушай.

— Повторю вкратце для вовремя вернувшегося… вашего друга и девочки-Корректора. Кстати, можете называть меня Инженер.

— Тот самый? — спросил Артём.

Какой ещё «тот самый»? Я пропустил что-то важное?

— В некотором роде, — улыбнулся гость, — но можете передать своей белокурой жене, что столь любимая ею литература мелефитов, мягко говоря, далеко не документальна. И да — все постельные сцены выдуманы.

— Тогда вам должно быть очень много лет, — покачал головой Артём.

— Вы, Артём, сидите в зоне сжатия мораториума, рядом с женщиной, отнюдь не выглядящей на свой возраст, и удивляетесь тому, что мне много лет?

Мне одному кажется, что этот мутный поц многовато о нас знает?

— Одно дело — десятки лет, — упрямо сказал Артём, — другое — сотни.

— Время — куда более гибкая и субъективная субстанция, чем вам кажется. Его отсчёт идёт внутри, а не снаружи вас. Вы вполне можете встретить существ, которые старше Мультиверсума, и при этом в их личном времени его создание будет буквально вчерашним событием. Или даже завтрашним. Но мы снова говорим не о том.